Сергей Юрьев - Нить неизбежности

Когда небо начало светлеть, растительность по обочинам тропы поредела, и теперь лишь редкие скособоченные деревца едва достигали человеческого роста.

— Ну всё. — Лида остановилась у развилки. — Вы тут посидите, а я к старушенции зайду.

— А пару пузырьков, — тут же намекнул Рано. — А то ведь не дойду.

— А тебя никто и не просит, — отозвалась Лида и решительно зашагала по тропе, свернувшей налево. Как только она скрылась за стеной зарослей, оттуда, куда она направилась, послышался крик петуха.

— Чует, гадина, — тут же прокомментировал Рано поведение домашней птицы. — Я ему как-нибудь шею-то сверну.

— Зачем? — спросил Онисим, просто для того, чтобы поддержать разговор.

— Если бы не эта долбаная сигнализация, можно было бы без проблем по-тихому к Чаше ходить туда-сюда. — Рано влил в себя остатки арманьяка и, с сожалением заглянув в горлышко фляги, швырнул опустевшую ёмкость в кусты. — Совсем Мария плоха стала — жалко. Кто другой на её место втиснется — уже не развернёшься. Знаешь, что здесь будет, если Мария наша загнётся? — Он прильнул к уху собеседника и еле слышно прошептал: — Кранты всему настанут. Рано знает, Рано чует такие дела за версту.

Онисим сообразил, что расспросами может только воспрепятствовать дальнейшим откровениям, поэтому он только слушал и кивал, кивал и слушал.

— Вот Лида ещё не знает, тебе первому скажу — мало ли чего она там хочет… Мария-то не прочь Лидуне хозяйство передать, да только не успеет она освоиться, как свернут ей нежную шейку. Они только пока тихие, а только я знаю, что у них на уме. Они думают — Рано за бутылку дерьмо есть будет, и правильно думают. Я бы сказал ей, да только боюсь, что и меня за компанию, чтоб не болтал лишнего… У них всюду глаза и уши. Иной раз к цветочкам приглядишься, а они и не цветочки вовсе — на стебельках глаза и уши растут, и всё их… Ты вот — другое дело, вон бугай какой, тебе тоже, наверно, горло человеку перерезать легче, чем икнуть. Если вы с Лидуней скорешитесь, вам никакое дерьмо ни фига не сделает, слабо им потому что. Если всё путём будет, ты Рано не забывай — чтоб всегда было чего тяпнуть. Мне здоровье регулярно поправлять надо, а то загнусь.

На лекциях по агентурной работе в прифронтовой полосе, помнится, майор Ягель говорил, что пьяный трёп — один из самых надёжных источников достоверной информации. Спиртное — та же «сыворотка правды», и такие вот совершенно опустившиеся люди часто вообще теряют способность лгать или иметь какие-либо задние мысли. Но цель сейчас вовсе не в том, чтобы спасать Лиду от какого-то заговора, и даже не очень-то интересно знать, кто там за спиной бабушки Марии точит зубы на её наследство. Цель состоит исключительно в том, чтобы заставить повториться то мгновение, когда десантный бот заполз плоским днищем на песчаный берег, но ещё не раздался первый залп. Если погибнуть вместе со всеми, не будет трёх с лишним лет, когда он только и делал, что старался забыть всё и гнал от себя навязчивые видения. Теперь Онисим чувствовал себя как перед атакой — пришибленный страх вперемежку с затаённым азартом. К смерти можно относиться спокойно, если видишь в ней больший смысл, чем в продолжении жизни. А если прямо сейчас подняться и пойти к этой треклятой Чаше, наплевав и на Лиду, и на неведомую могущественную старушку, без которой здесь ничего нельзя?

— …ты, главное, не спи, и всё будет путём. — Рано уже сидел с трудом и в любой момент мог завалиться в заросли глаз и ушей, которые всё видели и всё слышали. — Вот Мария, она, когда спит, видит лучше, чем так… А всё потому, что дух этот, который в Чаше, у неё — что твоя Золотая Рыбка на посылках. Но она бабка не жадная… Я как-то спросил, а чего, мол, вам не помолодеть или профессора своего покойного с Того Света не вытащить? А она и говорит, жизнь, дескать, нам здесь одна полагается, а ей больше положенного не надо. Во как! Ни себе, ни людям. Уважаю. Но сам бы я так не смог, попади мне в руки такая вот полезная вещица, как этот Тлаа, будь он неладен.

Жилища бабушки Марии отсюда видно не было, но, судя по недавнему крику петуха, до него было аршин двести — не больше. Но Лида почему-то не торопилась возвращаться, и через пару часов ожидания в сердце бывшего поручика созрела решимость двигаться дальше, не дожидаясь компании. Рано отключился, продолжая во сне бормотать что-то бессвязное, двугорбая вершина сверкала сдержанной белизной на фоне пронзительно-синего неба, и оттуда веяло какой-то нездешней прохладой. Казалось бы, так просто было встать и пойти, не оглядываясь и не думая о том, что осталось позади, тем более в прошлом не осталось ничего такого, о чём стоило бы жалеть.

— Не советую, дружище. — На сей раз говорил не Рано — упившийся доходяга лежал, свернувшись калачиком, на краю тропы и мирно посапывал.

На месте двугорбой вершины теперь стоял замок, над башнями которого поднималось фиолетовое зарево. Тропа упиралась в распахнутые ворота, и по ней неторопливо шёл брат Ипат, облачённый в лёгкую кольчугу, рукоять меча торчала из-за его левого плеча, а под мышкой он держал стальной шлем с прорезями для глаз. Образ славного рыцаря времён Второй Галльской войны смазывали штаны цвета хаки и армейские ботинки с высокой шнуровкой.

— У меня что — совсем крыша съехала? — деловито осведомился Онисим вместо приветствия. — Только не ёрничай, меня это и вправду беспокоит.

— Какая тебе разница. — Ипат положил шлем рядом с головой Рано и протянул Онисиму руку. — Ты же всё равно не поверишь тому, кто явился к тебе в бреду. Давай-ка присядем и поговорим, пока твоя подружка не прибежала тебя откачивать.

— Ты о ком? — Онисим сделал вид, что не понял.

— Не темни, брат Онисим, она тебе нравится, иначе ты бы давно поскакал к желанной цели. — Ипат присел на булыжник. — Ты лучше молчи и слушай, а то времени действительно мало. Не успел толком устроиться, уже делами завалили. А дела, сам понимаешь, бывают важные и неотложные, причём неотложные нужно делать раньше важных, а важные — не позже неотложных. Если кто-нибудь тебе пообещает, что в гробу отдохнёшь, — не верь.

— Я теперь вообще никому не верю, ему разве что. — Онисим указал на спящего Рано. — Да и то, пока он пьян в стельку.

— Это правильно. Так и надо. Я даже не прошу, чтобы ты верил мне. Только так — прими к сведению, что скажу. Объясню тебе, что такое Тлаа, откуда оно взялось и зачем ты здесь.

— Ну, зачем я здесь — это уж позволь мне самому решать.

— Тебе не позволишь — как же… — Ипат едва заметно усмехнулся. — Так вот: Тлаа — это зерно, эмбрион мироздания, зародыш вселенной, и чтобы оно проросло, в него надо привнести чью-то волю, слить его с чьей-то бессмертной душой, дать ему образ и подобие. Когда начнётся сотворение нового мира, Тлаа уйдёт в себя и покинет наш мир навсегда — и в этом единственное наше спасение.