Ярослав Петрашко - Черный бульвар

Ближе к полуночи внимание полисмена привлекла группа малолетних недоносков из лагеря, но они, видимо, выкурили свою «травку» еще по дороге, к бару почти не подходили, очевидно, денег было у них негусто, время от времени приглашали попрыгать или потереться на танцплощадке своих поселковых знакомых и в конфликты не ввязывались, но, зная их привычки, блюститель справедливо полагал, что они, скорее всего, присматривают себе какого-нибудь пьяненького буратину с деньгами, чтобы, провожая его, в укромном месте почистить ему карманы, поэтому неополицейский уделял внимание не только их перемещениям, но и тем, кто подходил в качестве кандидатуры на потерпевшего. Естественно, что он не мог не отметить двух подвыпивших парней, бледность которых выдавала в них недавно приехавших на побережье. Этими «новичками» были Ян и Саша. Яна он выделил сразу по появлении, когда тот упорно желал расплатиться за вход валютой, причем в маврикийских рупиях, по пять тысяч за себя и за своего друга. Наконец, им удалось поладить с кассиром на прибалтийских марках, и они прошли к стойке, где сразу попали в фокус ненавязчивого внимания подростков.

Ян, некоторое время благосклонно созерцавший танцующих, время от времени толкал Сашу в бок и говорил: «Посмотри на эту девицу в красном, какие у нее… А?»

— Ножки? — переспрашивал Саша.

— Вены! — уточнял Ян. Потом он выпил пару дринков местного фирменного коктейля, потребовал по-польски у бармена «Кровавую Мери», а когда тот выполнил заказ, долго препирался с ним, сварливо требуя влить вместо томатного сока то, «что там должно быть». Наконец Саша, с неудовольствием прислуживающийся к этому спору, вытолкнул Яна на площадку, говоря: «Иди, иди, потанцуй вон с теми… венами в красном». Когда Ян, протискиваясь сквозь толпу и поминутно извиняясь перед толкаемыми «проше ми выбатшить, пшекленто быдло» [2] «Прошу прощения, проклятые скоты» (польск.) удалился, Саша по запарке хлопнул заказанную Яном «Кровавую Мери» и тут же был принужден стремглав бежать в туалет. Когда он вышел, то застал в вестибюле Яна, который объяснял массажистам и полисменту: «Ясновельможне панове, паненка, с которой я танцевал, убегала не потому, что я ее обидел, то не можно! Мы просто оказались у зеркала, и ей показалось, что она танцует одна, а я не успел ей объяснить, что я не отражаюсь в зеркале, потому что…» Тут Саша взял его за плечи и, улыбнувшись как можно очаровательнее страдникам, сказал: «О, пожалуйста, не обращайте на него внимания, это мой родственник из Польши, он немножко странный, но очень хороший врач!» Зачем он ввернул врача, Саша вряд ли бы объяснил, но его речь удовлетворила охрану порядка, и Саше вовремя удалось пресечь широкий жест Яна, которым он пытался подарить «пану полицейскому» наполеондор. Саша снова потащил Яна к бару, выговаривая ему по дороге: «Прекрати корчить из себя князя Понятовского!», на что Ян вполне серьезно отвечал: «Хорошо, я буду корчить маркиза де Сада!» После этого Ян снова донимал бармена польским, указывая на поставленные в витрине бутылки и спрашивая: «Цо то ест?», на что бармен неизменно вежливо отвечал, что это никто не ест, но все пьют. Саше это надоело, он пригрозил Яну, что перейдет на старославянский, и вообще потребовал дисциплины в рядах. Когда он убедился, что это требование невыполнимо, то оставил Яна на попечение хорошенькой брюнетки, давно строившей ему глазки, и, дабы не растерять с таким трудом добытый хмельной угар, кинулся в веселье. Добавить до кондиции неожиданно помог один из массажистов, который заманил Сашу в темный уголок и спросил, не желает ли его родственник из Польши сигареты с фирменной начинкой. Саша ответил, что, разумеется, желает, и, тут же расплатившись презентованной Яном еще накануне десятидолларовой купюрой, выкурил подряд две сигареты с гашишем довольно высокого качества. Веселье после этого сделалось достаточно неуправляемым, Саша станцевал несколько невообразимых танцев, тем более, что рок-группа окончательно перешли на «хэви-метл», и вспыхивающее освещение совершенно лишило танцующих чувства реальности.

… Снова он подошел к Яну после посещения туалета, где не обнаружил своего отражения в зеркале над умывальником. Ян был занят: он вдохновенно объяснял хорошенькой брюнетке различие между мертвым и живым вампиров, на что девица, восхищенно ахая, отвечала неизменным вопросом: «А какая разница между носфератум и педерастом?» Ян хмурился и переходил на латынь. Наконец, когда Саше удалось привлечь его внимание, он холодно выслушал его сбивчивые объяснения насчет того, что он, видимо, умер и в зеркале теперь не отражается, пощупал пульс, попытался в проблесках «мигалок» определить зрачковый рефлекс и туманно ответил: «Слух, что лечил тебя я, лжив, — ты жив. Иди и смотри хорошенько». Саша последовал его совету и вскоре вернулся с радостным известием, что, действительно, обнаружил себя в зеркале, причем даже не одного, а двух, на что девица в своей обычной восторженной манере заметила, что обожает двойняшек и готова переспать с ними обоими. На что обиженный такой быстрой переменой ее внимания Ян холодно заметил, что вообще считает выражение «переспать» в отношении женщины приличествующим фригидности и импотентности, чем окончательно запутал тему. На что брюнетка ответила, что выражение «трахаться», как и СПИД, занесли к нам американцы, и, наварное, оно порождено игрой в кегли, которая у них там популярна, на что Саша… впрочем, тут дискуссию приелось закрыть, поскольку зажегся общий свет, музыка стихла, и администратор поблагодарил всех и попросил заходить еще, что в переводе означало «выметайтесь отсюда, да побыстрее».

На улице царила великолепная лунная ночь, девица охотно впорхнула в первую же распахнувшуюся перед нею автомобильную дверь, сделала друзьям ручкой и окончательно освободила их от своего присутствия. Саша и Ян тут же о ней позабыли и решили, что идти спать в таком состоянии — расточительство чистой воды. Кстати, о воде — можно пойти на «графопад» и искупаться. Туда они и направились, не заметив подростков, которым очень понравился такой поворот их рассуждений. Стараясь держаться в тени, малолетние любители легкой поливы двинулись следом за намеченными жертвами, выбирая удобный для нападения момент.

Таковой момент игл представился, когда друзья вступили в затененный высоким кустарником поворот тропинки перед спуском к «графопаду». Слева поднимался крутой облысевший склон, справа, скрытый растительностью, уходил вниз, к морю, короткий обрив.

— Эй вы, лохи! — громко сказал самый старший, настолько лохматый и рыжий, что это было заметно даже в рассеянном лунном свете.

— Сам ты полтергейст! — ответил Ян не оборачиваясь и увлекая Сашу дальше, на ярко освещенный луной участок дорожки.