Олег Бондарев - Выбор сталкера

Оперативник подчинился.

По-прежнему жив, подумал Костя про себя.

Поскорей бы уже покинуть этот треклятый мост…

– Слезай с меня, – сказал он старику, который, как упал на него, так и продолжал лежать. – И ползи на тот берег. Я за тобой. А там и Рому кликнем.

– Добро, – отозвался Картуз и, осторожно перевернувшись на брюхо, едва ли не на четвереньках устремился к спасительной земле.

Смычок, тихо чертыхаясь, потащился следом за ним.

Сердце успокоилось, лишь когда под ногами оказалась твердая земля. Хлипкий мост остался позади, и Смычок наверняка бы позволил себе улыбнуться, если бы Роман все еще не стоял по ту сторону реки.

Костя отряхнул брюки и, уперев руки в боки, шумно выдохнул.

– Ну что, Ром? – крикнул он, подняв взгляд на оперативника. – Морально готов?

– Да вроде, – неопределенно повел плечом тот.

– Держись между центром и уцелевшими перилами, – посоветовал Смычок. – За сами перила лучше, как видишь, не держаться, свалиться можно.

Рома покивал, соглашаясь с Костей.

– Ну, если готов, давай. – Сталкер поманил оперативника обеими ладонями.

Парень ступил на мост робко, может быть, даже осторожней, чем Костя. И правильно делает, отметил Смычок про себя, так по подобным обветшалым конструкциям и надо ходить. Удивительней всего в этой ситуации было то, что молодой оперативник, прежде в Зоне не бывавший, вел себя адекватней, чем старый прожженный сталкер. Как такое вообще возможно, Костя понять не мог. То ли старческий маразм, то ли Картуз и впрямь всю жизнь прятался за спинами других, а теперь с гордостью хвалится опытом, которого, по сути, и нет. Неясно только, зачем ему вообще понадобилось пускать пыль в глаза опальному сталкеру Смычкову? Попытка задавить авторитетом? Но о подобном стоило забыть еще после казуса с Коллекционером. С самой высадки в районе Маяка Картуз будто нарочно вел их отряд на верную смерть – то на кладбище потащит, где погуляла «мясорубка» и до сих пор ошиваются «веселые призраки», то не выложит из карманов все гайки, нарушив их маленький «пакт», то вот сейчас.

Рома слегка побледнел, когда одна из досок хрустнула и грязно-серое древесное полотно прорезала трещина. Однако стоять и любоваться ей оперативник не стал и потопал дальше, трепетно обнимая контейнер с эмблемой института.

Смычок ожидал, что случится какая-то новая беда, что мост под Ромой обвалится совсем и вместе с бедолагой канет в речке. Однако на деле все оказалось не так плохо: доски под подошвами службистских ботинок, конечно, поскрипели изрядно, но в итоге обошлось без трагедии.

– Да уж, – покачал головой оперативник, с явным облегчением ступив на сушу. – После того что с вами приключилось, я, честно сказать, струхнул прям конкретно!

– А кто бы не струхнул? – пожал плечами Смычок.

– Обидней всего, если вода, – оперативник мотнул головой в сторону речки и нервно ухмыльнулся, – на самом деле безвредная, да?

– Не понимаю, чего тут обидного?

– Ну, так боялись в нее свалиться, а она, например, обычная.

– Если тебе так интересно, какая она на ощупь, – сказал Костя, – давай вперед. Окуни руку. А мы посмотрим, что из этого выйдет.

– Да нет, спасибо, – неуверенно выдавил оперативник. – Как-то не тянет проверять…

– Вот и я о чем, – хмыкнул Смычок. – Это, Рома, Зона. Тут все сомнительное уже опасно.

Он покосился в сторону Картуза, который стоял чуть поодаль, и добавил:

– Странно, что Эдуард Тимофеевич, который об эволюции Зоны порассуждать не дурак, на деле почему-то совсем ее не боится.

Старик затравленно посмотрел на сталкера исподлобья и буркнул:

– Не ерничай. Всякое бывает. Я эти места знаю как свои пять пальцев. И по мосту этому ходил столько раз – не сосчитать. Кто ж знал, что он посыплется именно сегодня?

– Ну а я про это и говорю, – сказал Костя. – Ты не знал, когда он рассыплется, но почему же тогда так уверенно шел?

– Замяли, – проскрипел Картуз.

– Да мы-то замнем, – со вздохом произнес Смычок. – Никуда не денемся. Я просто устал молчать. Не знаю, что вам там насчет меня сказал Разуваев или этот ваш Дмитрий Федорович, но сдохнуть, не дойдя до лаборатории, я не хочу, как, думаю, и вы. Так что давайте все же будем хоть немного осторожней, ладно?

Костя завелся. Это видно было невооруженным глазом даже службистам, которые его совершенно не знали. Но ни Картуз, ни Рома, конечно же, не понимали, что сейчас на них выливаются те переживания, которые Смычок невольно копил в себе последние несколько дней. Костя хорошо помнил, с чего началась эта треклятая черная полоса, – с поминок Колотушки в «Радианте». Причиной его последующих бед, однако, стало не это, и даже не драка в переулке или примотанная к руке Колотушки записка, а болезнь Руффа, которая внезапно обнаружилась у Веры. Все, что было после, – лишь рефлексии, тщетные попытки избежать неминуемого превращения дочери в ужасного монстра, вроде Коллекционера или, того хуже, Шустрого и Грузного. «Блокаторы» стоили бешеных денег, которых ему не могли дать ни Замятин, ни Разуваев. Первый был крайне мелкой сошкой и упомянул о «любых деньгах» лишь для привлечения внимания, а второй давно понял, что пригоршней «блокаторов» всех больных Руффом не излечишь, и потому научился мириться с таковым порядком вещей. В конце концов, с подобной задачей и Христос бы не справился, что и говорить про обычного человека?

Смычок хотел спасти дочь, отчаянно хотел. Но с каждой секундой верил в успех все меньше. Отчасти – благодаря Картузу.

– Не учи отца… – Старик закашлялся, шмыгнул носом. – Дойдем как-нибудь. Не впервой. И… это…

– Что? – нетерпеливо спросил Смычок, когда пауза затянулась.

– С меня должок, – произнес Картуз и, отвернувшись, первым устремился прочь от моста по заросшей бурьяном тропинке.

Снова увидеть грязный потолок больничной палаты, в третий раз очнувшись на старой занюханной койке, было довольно странно. По крайне мере раньше подобного с Офицером не случалось.

«День сурка какой-то!» – подумал он, с трудом шевеля веками – неожиданно тяжелыми, будто старые убрали, а новые отлили из чугуна.

Подниматься Логвинов уже даже не пробовал. А зачем? Все равно ведь эти мучительные потуги закончатся одинаково – он вновь потеряет сознание, потом очнется и уставится в потолок, про который может уже писать диссертацию, до того хорошо изучил. Да если глаза открыть-закрыть – целый подвиг, о каком подъеме вообще можно говорить?

– Ты… ты как? – услышал Игорь внезапно.

Голос показался знакомым. Неужто это его любимый сосед? Совершив невозможное – повернув голову – он увидел, что давешний прозревший слепец опять сидит на прежнем месте в углу.

– Ты меня видишь? – спросил Игорь первое, что пришло на ум.