Крис Кельм - Сердце Альтиндора. Дилогия (СИ)

Действовали без суеты и слажено. В первую очередь пускали в ход воду из бочек, стоявших на углу каждого дома. Но сегодня этого оказывалось мало. Поэтому люди выстроились между домом и протекавшим вдоль улицы каналом и передавали по цепи ведра, наполненные водой.

Случайно вклинившись в цепь, я неожиданно для себя стал одним из ее звеньев.

Второй этаж чадил дымом, но все еще не был охвачен огнем. Зато внизу царил настоящий ад. Нестерпимый жар не позволял приблизиться к дому, поэтому вода выплескивалась исключительно на внешнюю сторону стен и тут же с шипением испарялась. Понимая, что этот дом уже не спасти, добровольные пожарные препятствовали огню распространиться на соседние строения.

Вдруг из окна второго этажа раздался детский плач и кашель. Ребенок задыхался от дыма и звал маму.

Все прекрасно понимали, что ребенок обречен. Добраться до него через первый этаж было нереально, а окна второго оказались забраны прочными, раскалившимися от жара решетками.

Несколько человек — и я в том числе — бросились в запале к дому, но вынуждены были поспешно ретироваться, опаленные вырывавшимся из окон пламенем.

Остальные же стояли и молча смотрели на мечущуюся за решеткой крохотную фигурку.

И тут из толпы зевак вышел человек, закутанный в плащ. Впрочем, плащ он тут же скинул на землю, и собравшиеся увидели высокого абсолютно лысого мужчину лет шестидесяти — у него даже бровей не было. В руке незнакомец держал плетку с короткой рукоятью.

Бросив взгляд на окно второго этажа, он решительно шагнул к дому. Кто-то попытался остановить его, но не смог к нему даже приблизиться. А незнакомец, подойдя к охваченному огнем крыльцу, взмахнул плеткой и отсек тянущийся к нему язык пламени. Огонь тут же сжался, словно отпрянул назад, а потом с новой силой вырвался из прогоревшей двери и поглотил безумца, решившего бросить вызов разбушевавшейся стихии.

Толпа дружно ахнула.

А незнакомец, словно и не чувствуя жара, вошел в дом.

— Он с ума сошел! — решили зеваки. И я был с ними согласен, подозревая, что незнакомец, спаливший себе легкие и охваченный всепожирающим пламенем, уже мертв.

Однако я ошибался. Внутри дома что-то происходило. Время от времени до нашего слуха доносился жуткий треск рушащихся балок, гневный гул огня и… щелчки длинной плети. Раздраженный, словно живой, огонь то рвался наружу, то сжимался, покидая почерневшие стены, обращая свою ярость на безумца, решившего бросить ему вызов.

Но исход поединка был известен до его начала. Прошла минута, другая, но мы не услышали больше ни одного щелчка плети.

По крайней мере, он попытался…

Как вдруг решетка на окне второго этажа вздрогнула. Потом еще раз, еще, оторвалась от стены и рухнула на мостовую, искореженная и дымящаяся. А в окне показался незнакомец, прижимавший к груди ребенка в ночной сорочке, который не подавал признаков жизни. Пригнувшись, он встал на подоконник, а потом, невзирая на свой возраст, легко спрыгнул на мостовую. Когда он отошел от дома, к нему подбежали люди — мужчина и женщина. Он, удивленно разглядывая героя, никак не решался окатить того водой из ведра. Она, что-то сказав, приняла на руки ребенка и, опустив его на любезно расстеленную на мостовой накидку, принялась приводить мальчишку в чувство.

Я же не сводил глаз с незнакомца. Он почти не пострадал, что само по себе было удивительно. Я опалил волосы в десяти метрах от дома, а он… Да, его одежа была прожжена в нескольких местах и густо дымилась, а лицо покрывала маска копоти. Но какие это были пустяки, если учесть, что этот человек прошел через этаж, охваченный огнем.

И тут до меня донесся приглушенный, полный удивления и почтения шепот толпы:

— Да это же Тиметиур Огнеборец!

— Не может быть!!! Тот самый Огнеборец?!

— Да-да, это он! Я видел его мальчишкой. Это он!

Цанхи? Еще один цанхи?

Тиметиур между тем скользнул взглядом по толпе и замер, заметив стоявших в первых рядах стражников. Я проследил за его взглядом и понял причину его беспокойства: среди простых стражей порядка я заметил людей, облаченных в золотисто-черные наряды…

Гайверы…

Они тоже сверлили Огнеборца взглядами… полными ненависти.

Прежде чем они начали действовать, Тиметиур выхватил из-за пояса свою плеть и, разглядев кого-то в толпе, бросил ему свое единственное оружие. Гайверы пришли в движение. Отправив вдогонку за человеком, уносившим плеть, кого-то из стражников, они, вооруженные замысловатыми жезлами, похожими на округлые бумеранги, приблизились к Огнеборцу. Остальные стражники нехотя зашли к Тиметиуру с тыла.

— Именем Кувена Непримиримого приказываю тебе сдаться и следовать за нами! — объявил один из гайверов, целя в Огнеборца своим жезлом.

Тиметиур бросил взгляд в толпу. Его арест явно пришелся не по вкусу свидетелям его героического поступка, и стражникам пришлось развернуться, чтобы пригрозить алебардами недовольным, начавшим сжимать плотное кольцо вокруг места происшествия. Им на выручку пришли гайверы. Один из них, воспользовавшись жезлом, запустил в небо ломанную ветвистую молнию, а другой прочертил на мостовой у ног недовольных огненную полосу, переступить через которую никто не посмел.

Заложив руки за спину, невозмутимый Тиметиур покорно последовал за гайверами, чей отход прикрывала городская стража.

— Куда вы его? — спросил кто-то из толпы.

— Понятное дело куда — в Прайю, — бросил через плечо один из стражников.

Я, как и большинство собравшихся, с сожалением провожал процессию взглядом. Человек, только что спасший ребенка — мальчишка пришел в себя и тихо плакал, глядя на догоравший дом, — был виновен только в том, что обладал Даром, отличавшим его от остальных людей…

В след уходящему Огнеборцу смотрели все, даже одноглазый мужчина, кутавшийся в плащ с капюшоном. Правда, в его взгляде не было ни сострадания, ни досады. Только ненависть…

и ЖАЖДА.

Когда конвой скрылся за углом, он досадно поморщился, грубо растолкал окружавших его людей и, пройдя по улице, свернул в соседний переулок. Здесь, где его никто не мог увидеть, он взмахнул руками, отчего плащ разлетелся в стороны языками черного пламени, и тут же распластался по мостовой Тенью, устремившейся в темноту переулка.

Лишь ближе к вечеру Растиф в полной мере осознал, что он натворил. Своей несдержанной выходкой он нажил себе могущественных врагов. Еще бы: похищение артефактов из Хранилища, избиение гайверов при исполнении, нападение на высшего представителя Братства…

Но после того как он узнал о том, кто стоит за убийством его родителей, трудно было сдержаться.

«Маффас… Лицемерная тварь…»