Валентин Февраль - Шиш вам, а не Землю!

Я не стал тянуть кота за хвост и назначил побег на утро в воскресенье. В то время, когда добрая половина зоны сидит на толчке, а другая дожидается своей очереди. В неволе, как и на своблде, всегда полно стукачей, поэтому приходилось держать ухо востро.

— Я полезу в подкоп, а ты постоишь на шухере. Если что, говори «атас!», — наставлял я здоровенного арктурианца, с которым уже успел подружиться и которого все звали здесь Дили-Дибили. — Если все будет в порядке и там не будет засады, я свистну и в ход полезешь ты. А там покладемся на удачу и везение.

— Я перекрестился. И арктурианец перекрестился тоже. Он уже полгода ходил в церьковь и знал наперечет имена всех святых.

— Можно вас спросить уважаемый батоно Латаный, — спросил арктурианец осторожно и с благоговением поглядывая на поблескивающую чешуей латку на моей голове. Об этой латке теперь ходили самые невероятные слухи по зоне.

— Валяй, раз уж начал, — милостиво согласился я.

— А, если нас поймают, батоно Латаный?

Я хохотнул.

— Нам засунут в одно интересное место антигравитатор и отправят в космос.

— Ну, тогда, может быть, отложим, батоно Латаный-ага, побег до следующего раза?

— Может и отложим, — сказал я, смерив напарника презрительным взглядом. — Но тогда нас закормят до смерти этой тюремной баландой, что всегда подают на завтрак, обед и ужин в тюрьме.

При слове «баланда» арктурианец отчего-то вздрогнул, облизнулся и с тоской посмотрел в сторону столовой.

Как я понял, бежать он не собирался. И потому доверять ему было нельзя. Ведь Дили-Дебили мог запросто заложить меня. Потому-то я и огрел его подвернувшимся под руку булыжником, а не оттого, что парень мне не нравился.

Громко захрипев, несостоявшийся подельник свалился на землю. А значит в первые полчаса я мог не опасаться погони.

Я скользнул в ход, который начинался сразу за казармой-бараком и рванул, что есть мочи, вперед. К свободе. Ведь я еще не знал, что за мной начали слежку с самого того момента, как я взял вышеупомянутую книгу в библиотеке и, что эта книга была насквозь провокационной, лакмусовой бумажкой, так сказать, на предмет побега с зоны заключенными. Библиотекарша же являлась тайным агентом тюремных властей, подсунувшим мне эту книгу.

Ко всему прочему, должен сказать откровенно, ход мне не понравился. Как это часто бывает, действительность не вполне соответствовала рекламе: освещение было скудноватым, вентиляция — принудительной, киоскеры в киосках грубили все напропалую и ни за что не соглашались отпускать товары в долг. После некоторых уговоров мне удалось лишь выпросить у них в долг один единственный чупа-чупс, да и то, скорее всего, продукт был просроченным, так как на его упаковке не стояла дата изготовления.

Меня взяли в самом конце пути, когда я уже выбирался из хода на вожделенную волю. Не желая расставаться с уже практически обретенной свободой, я кусался и брыкался, извиваясь в руках охранников, как какой-нибудь взбешенный земной угорь. Я вопил, что они не знают с кем связались. Что, будь сейчас у меня парочка гранат, я бы им всем показал.

Но меня придавили к земле и заткнули мой вопящий рот ударом кулака. А затем подняли на ноги и повели к гостеприимно распахнутым по этому случаю воротам.

На воротах тюрьмы красовалась издевательская надпись: «Отдохни от преступлений!»

За побег мне впаяли еще дополнительный срок. И теперь я должен был отсидеть в общей сложности 80 лет вместо прежних 77. Срок, скажу я вам, далеко не рекордный в этих застенках. Но, как вы понимаете, и не маленький. Тем более, что отсидел я из него всего-то пару месяцев.

Но самое интересное ждало впереди. Меня снова потащили в карцер. А так как я уже отсиживался в нем, то я и не очень-то его боялся. Однако, только карцером дело не ограничилось. На этот раз меня впихнули в металлический ящик, закрыли его крышку и завинтили крышку на болты и гайки. Теперь, сидя в металлическом гробу, я мог дышать только через специальное, проделанное на уровне рта отверстие.

— Посидишь здесь, — сказал один из охранников, прежде чем уйти, и пнул ящик ногой так, что тот загудел.

А второй плюнул в лицо.

Я смиренно принял нанесенные оскорбления, не имея возможности достойно ответить. Что поделать? Не нужно доверяться всяким «добреньким» тюремным тетенькам-библиотекаршам.

В ящике я провел двое суток. И, когда меня извлекли на свет божий, я стоял пошатываясь и думал, что вряд ли теперь когда-нибудь захочу бежать из тюрьмы…

Но судьба распорядилась иначе.

Лишь только после отсидки в ящике я вернулся в общую казарму, которая была забита заключенными до отказа, как по массиву заков прокатился шепоток:

— Латаный… Латаный вернулся!..

И по некоторым интонациям, проскакивающем в этом благолепном шепотке я понял, что с недавних пор приобрел нешутейный авторитет среди этого почтенного уголовного сброда. Что меня, конечно, привело в немалое изумление. Ведь побеги здесь совершают чуть ли не каждый день и чуть ли не каждый день беглецов ловят и сажают в железный ящик. Не мог же я приобрести авторитет только за то, что, оказывая сопротивление при поимке, поставил кому-то из вертухаев синяк под глаз.

Загадка разрешилась скоро. Оказалось, что мой напарник, тот самый арктурианец, которого я навернул куском камня по дурацкой башке, был не простым заключенным, а, вернее, не совсем заключенным, а Президентом целой сети тюрем, с подобным нашей тюрьме уклоном. То есть, с уклоном в сторону издевательств и вопиюще садистского отношения к заключенным.

Вот такого фрукта я и огрел в горячке побега, в результате чего, сам того не желая, приобрел известность, а Президент потерял память. И вот здесь-то и начинается самое главное!.. Потеряв память, Президент начисто забыл кому он собирался продлить срок заключения, а кому (шестеркам же, конечно) скостить.

В общем, с того самого момента, как новость о потери памяти Президентом облетела даже самые отдаленные камеры зоны, лагерь разделился на две половины. Одна из них заключала в себе тех заключенных, что должны были получить добавочный срок, но теперь не получили его, требовали предоставить мне самое лучшее место в тюрьме. А те, что могли бы попасть под амнистию, не потеряй Президент память, но не попали, благодаря моим стараниям, обвиняли меня в самом разнузданном предательстве и тайном сговоре с тюремными властями.

В общем, спор в нашей тюряге разгорелся нешуточный. В ход даже пошли такие атрибуты бесхитростной тюремной жизни, как финки и ножки от табуреток. Стенка на стенку парни дискутировали до тех пор, пока треть из них не оказалась на полу с травмами различной степени тяжести.

Охрана не вмешивалась. Деморализованные и растерянные до крайности, охранники стояли бледнее мела и лишь беспомощно стискивали в руках щиты и дубинки.