Анна Пань - Страсти Евы

Он легко подхватывает меня на руки и разворачивается в сторону леса.

ЛЕС!

− Остановись! − взмаливаюсь я.

− Что не так, Ева?

− В лесу живут они… .

Исподлобья Гавриил награждает меня странным взглядом, но скорость шагов не уменьшает:

− Ангел мой, ну какие еще они ?

− Мертвецы!

В какой-то степени я понимаю как, должно быть, глупо звучат мои слова.

− Уверен, что они − это плод твоего разыгравшегося воображения из-за таблеток, − с рутинным скептицизмом подчеркивает Гавриил и смело заходит в лес.

− Если они поужинают нами, в этом будешь виноват ты.

− Не бойся, они не посмеют нас тронуть.

− Ага, значит, ты их все-таки видел! − в смятении ловлю я его на слове.

Гавриил закатывается громким хохотом, откидывая голову назад. Эхо его низкого голоса пролетает по лесу, как четверть часа назад «задушевное песнопение» безглазой утопленницы.

− Очень смешно, − неулыбчиво виню я его, несмело озираясь вокруг.

Окаянный лес обволакивает обманчивая благодатная тишина. Загустелый пластинчатый туман прибился к бугристым низменностям. Между тем Гавриил настолько уверено шагает по лесной просеке, что сквозь мою всепронизывающую панику возникает вопрос: как лес вообще может оживать? Действительно, возможно «оживление» только под воздействием побочных эффектов.

По диагонали мы пересекаем опушку и покоряем вершину холма с Вратами. Сверху панорамой открывается идущее на покатом склоне кровавое побоище. Войска Благородных Отцов значительно сократились в численности. В серединке засеянного трупами пригорка на мечах бьются между собой Герман Львович и полковник Уилсон.

− Они поубивают друг друга, − оловянными глазами смотрю я на две ожесточенно сражающиеся фигурки. − Нужно что-то сделать.

− Я не могу принять чью-либо… − предложение Гавриил не заканчивает, потому что Герман Львович отсекает голову полковнику Уилсону.

Дальнейшие действия происходят одним кадром в режиме рапидной киносъемки. Отчлененная от туловища голова полковника Уилсона катится по уклону, подпрыгивая на кочках, и прибивается к сапогам какого-то выжившего воина. Нет, не просто воина. Его имя Бобби. С огненной местью в глазах он кидает меч копьем в возликовавшего Германа Львовича, пронзая его насквозь. Мироправитель рода Гробовых скатывается кубарем к отрезанной голове мироправителя рода Уилсонов. Кинопленка обрывается, и атмосферу заполняет абсолютная тишина.

Бобби замечает на вершине холма окаменевших от шока нас с Гавриилом.

− Гробовой! − разрывает панихидное молчание его обезумевший возглас. − Я отмщу за отца!

− Их обоих свела в могилу алчность, Уилсон! − инквизиторским тоном парирует Гавриил, не дрогнувший ни на мгновение.

За резким заявлением я жду, что Бобби обольет его грязью с головы до ног, но вместо словесной баталии он отчужденно и неподвижно смотрит на меня:

− Ева, ты выбрала порождение зла! Смерть − только начало!

Я не знаю, что и сказать. Теперь мы по разные стороны баррикад. Гавриил сжимает челюсти, тоже не роняя ни единого слова. Сказать нам ему попросту нечего, как и друг другу. Мы оба знаем, что мои соболезнования придутся не к месту. Герман Львович готовил мое убийство и убийство Никиты, а может быть, и убийство самого Гавриила. У них с отцом было столько же взаимопонимания, сколько у кошки с собакой. Что творилось в голове у Гробового-старшего, история умалчивает.

Со мной на руках Гавриил проходит сквозь Врата, перемещая нас на проселочную тропинку. В пешей доступности от трассы у молодого дубка мы отыскиваем его припрятанный мотоцикл.

− Детка, готовься к необычной позе, − с лукавой ухмылкой заносит он ногу за сиденье и усаживает меня на колени лицом к себе. − Мотоцикл рассчитан на одного, так что прижмись ко мне, обхвати ногами за пояс и поставь стопы на багажник. Руки на спину. Вот так… умничка.

Равномерно распределяя вес на бедрах Гавриила, я скольжу ягодицами по гладкой коже его брюк:

− Что-что, а необычная поза мне нравится.

− А мне-то как нравится необычная поза … − хриплым голосом отмечает он, довольно похлопывая меня по попе своей большой ладонью в черной обрезной перчатке. − Крепко держись руками и ногами. Готова?

На мой положительный кивок он надевает обтекаемые мотоочки и без лишних рывков степенно разгоняется.

В сумерках нас изредка освещают фарами встречные автомобили. В подвешенном положении задом наперед я плотно скреплена с телом Гавриила и макушкой головы касаюсь его кадыка. Так странно, но я чувствую себя необычайно умиротворенной и счастливой. Меня захлестывают волны радости, наслаиваясь одни на другие. В душе я парю высоко под облаками. Мне хочется сделать какую-нибудь глупость, хочется встать ногами на сиденье и расправить крылья. В меня прямо вдохнули жизнь и пробудили от долголетнего летаргического сна. Мое счастье столь велико, что я страшусь спугнуть счастье своими мыслями о счастье.

На скорости мы влетаем в живую материю арочных Врат и вне времени пересекаем расстояние в тысячи километров. Имение погружено в царствие сновидений. Наш мотоцикл одолевает длинный сводчатый мост и на подъезде к замку заныривает в подземный гараж, другими словами автосалон. У довершающего мотоциклетный ряд пустого места Гавриил глушит мотор.

− Мы дома, любовь моя.

Я всматриваюсь в черные линзы его мотоочков, гадая о выражении глаз под ними. Гавриил улыбается мне так провокационно соблазнительно, что атмосфера воздуха между нами разряжается. Спонтанным жестом он сдергивает с себя очки и жадно пленяет мой рот. Наши губы и языки сливаются в глубоком поцелуе. По моему телу проходят миллиарды вольт электрического разряда, прорывая собой озоновый слой и улетая далеко за пределы Вселенной… На планете рушатся плотины… Штормовой ветер срывает крыши домов… Громовые колесницы проносятся по небу… И даже если небеса прямо сейчас обрушатся на землю, никто из нас этого не заметит. Ощущение губ любимого мужчины на моих собственных губах заполняет меня до краев. Низом живота я чувствую его мгновенно откликнувшуюся плоть. По моей спине змейками пробегают волнующие мурашки. Меня всю сводит от желания. Мы целуемся с яростным безумием истосковавшихся друг по другу любовников. Наши откровенные ласки в необычной позе приближаются к рубежу. С переходом за него остановиться мы уже не сможем. Гавриил глотает каждый мой стон, выпивает каждый мой выдох. Он кажется настолько измученным жаждой, что хочет осушить меня до дна. Его руки в моих волосах, на моем теле, везде. Неистовая страсть засасывает нас с головой в омут.

− Я изголодался по тебе, Ева, − охрипшим от возбуждения голосом признается он и нетерпеливо опускает мне лиф платья на талию, оголяя мои съежившиеся бордовые бусинки. − Девочка моя, черт, до спальни я не дотерплю. Я возьму тебя прямо здесь.