Андрей Золот - Золотой цветок

– Расскажите нам свой план маршрута, – попросил Синицына дед.

Тот недоумевающе на него уставился и отрицательно замотал головой, показывая на воротник.

Василий Александрович, в свою очередь, закивал утвердительно и начал пытаться объяснить жестами, что маршрут надо менять.

Синицын замахал руками в негодовании, но после непродолжительной обоюдной пантомимы начал описывать вслух и с выражением ранее намеченный ими маршрут. Рассказал, как мы будем добираться до гор, какими дорогами поедем, места остановок, ночевок и даже заправок. При этом с его лица не сходило недовольное выражение. Определенно археолог был недоволен тем, что дед заставляет его делиться планами с теми, кому как раз эти планы ни в коем случае доверить нельзя.

После того как Синицын закончил свое повествование, Василий Александрович довольно крякнул и произнес:

– Давайте пока на этом и остановимся. А теперь пойдем перекусим, мясо, наверное, уже готово.

Все поднялись и направились к двери, ведущей во двор. Дед остановил археолога за рукав, взял со стола стакан с водой и вылил его Володе на куртку. Тот на него посмотрел недоумевающим взглядом.

– Ой, извини. Я не специально, – засуетился Василий Александрович. – Сними и тут повесь… Быстро высохнет…

Затем помог Синицыну снять куртку и повесил ее на спинку стула. Затем отвел его в предбанник, заставил раздеться и осмотрел каждый сантиметр его одежды. Только после тщательной проверки они присоединились к нам на улице.

Двор представлял собой довольно большую поляну, с площадкой для волейбола, беседкой и сараем для дров.

Начинало смеркаться. В воздухе витал запах жареного мяса и слышался веселый, беззаботный смех друзей деда.

Как только мы появились на улице, из беседки раздался призыв:

– Давайте к столу! Мясо готово! Остывает уже…

Мы с Анфисой без лишней скромности начали уплетать аппетитные кусочки шашлыка вприкуску с овощами. Мне эта еда казалась божественной, тем более что мы ничего не ели с самого утра.

В отличие от нас профессор скромно уселся на краешек скамейки, ничего не ел и только искоса поглядывал на всех.

– Не стесняйтесь, уважаемый, – обратился к нему один из парней, пододвинул ближе к профессору большую миску с мясом и поставил перед ним пустую тарелку.

– Нет, спасибо. Я не голоден, – неприятным и агрессивным тоном ответил профессор.

Я понял, что ему эта компания была крайне неприятна, так как он всех их считал криминальными элементами, которых на дух не переносил.

– Ваша воля, ваша воля, – добродушно отозвался здоровяк, предлагавший профессору откушать и сам начал уплетать за обе щеки, причмокивая и кряхтя от удовольствия.

Из дома появились Василий Александрович с Синицыным. Володя явно был недоволен, и как только они отошли подальше от дома и поближе к нам, где прослушка уже не могла «услышать» наши голоса, он воскликнул:

– Что же нам теперь делать? Им известны наши планы!

– Вот и хорошо, что известны, – спокойно отозвался дед. – Мы изменим наши планы и маршрут, а они нас пусть ждут на известном им маршруте.

– А снаряжение?! Провизия?! – Володя все еще негодовал.

– Купим новое, – так же спокойно ответил Василий Александрович.

Вдруг неожиданно у меня появилось непреодолимое желание поддержать деда, и я, сам того не желая, словно по внутреннему приказу, заговорил:

– Возможно, наши планы и маршрут стали известны, потому что они неверны. Таким образом нам помогли и дали понять, что нам надо менять маршрут. Может быть, нам нужны не Гималаи, а Алтайские горы, именно те, где искали Шамбалу тамплиеры…

Все обратили ко мне вопросительные взгляды. Я немного сконфузился и невнятно пролепетал:

– Ну… я это так… как вариант…

– А что? – подхватил дед. – Дело у нас серьезное, и вполне возможно, что нам могут помогать свыше и таким образом навести на правильный путь. Я считаю, что эту версию стоит обсудить.

– Ну… не знаю… – с сомнением сказал Володя.

У меня возникло отчетливое ощущение, что нам необходимо составлять маршрут именно на Алтае. Необъяснимое чувство воодушевления словно тянуло и заставляло настоять на этом. У меня раньше никогда не было подобного чувства уверенности в правильности каких либо действий, которые я собирался осуществить. Я подумал о маршруте на Гималаи, и у меня появился дискомфорт. Мысленно вернулся к Алтайским горам, и появилась уверенность в правильности направления мысли.

– Меня не покидает необъяснимая внутренняя уверенность, что нам надо двигаться именно на Алтай, – поделился я своими чувствами. – Раньше я таких ощущений в себе не замечал…

Синицын хотел что-то сказать, но дед жестом его остановил и обратился к своим друзьям:

– У нас мероприятие намечается, прогулка в горы. Вы как на это смотрите?

– Ты нам предлагаешь оценить вашу идею или зовешь прогуляться с вами? – спросил один из парней.

– Я предлагаю прогуляться с нами, – ответил Василий Александрович.

– Я горы люблю. В горах – благодать. Я с вами… – согласился тот же парень.

– Я тоже за, – отозвался его сосед по скамейке.

– Это не просто прогулка. Наше мероприятие может быть опасно для жизни, – очень серьезным тоном произнес Синицын.

– Тогда и я согласен! – весело сказал здоровяк, предлагавший профессору откушать.

– И я не пасану, – согласился последний из дедовых парней и после незначительной паузы спросил: – Может, еще несколько человек надо? Чтобы веселей и безопасней…

Василий Александрович глянул вопросительно на Синицына. Тот утвердительно кивнул головой.

– Звони, – скомандовал дед. – Пускай сюда подтягиваются.

Парень взялся за телефон и стал вызванивать подмогу.

– А мы давайте вернемся к мыслям и чувствам нашего Анатолия, – нарочито официальным тоном предложил Василий Александрович. – Учитывая, какие он видит сны, считаю, что следует прислушаться к его словам.

– А какие он видит сны? – поинтересовался Синицын, закладывая себе в рот кусок мяса.

– Расскажи, Толик, – попросила Анфиса.

Просьба рассказать о своем сне смутила меня, и я почувствовал, как покраснел. Вернулось то неприятное чувство, которое я давно позабыл. Оно изрядно мучило меня и в школе, и в институте, когда я должен был выступить перед классом, и все фокусировали свое внимание на мне одном – появлялась неловкость, за нею следовали конфуз, красное от волнения лицо, потому что я не мог вымолвить и слова. Все это чаще всего заканчивалось двойкой в журнале. Вот и теперь простая просьба абсолютно смешала мои мысли и ввела в немалое смущение. Вроде пару минут назад спокойно говорил, а сейчас – сидел как болван, и не мог вымолвить ни слова.