Юрий Силоч - Железный замок

— А чего им переть? — перешёл Табас на шёпот, вспомнив о своём бегстве с Лори из его города. Молодой наёмник быстро огляделся, не подслушивает ли его кто-нибудь, и продолжил: — Они ж нас накроют и всё!..

В этот самый момент Табас с удивлением понял, что отдалённая перспектива попасть под огонь «тумбочек» прославленного «первого артиллерийского», ныне пребывающего чёрт знает в чьих руках, его не пугает. Ну, то есть, разумеется, умирать было страшно, и предстоящий бой, в ходе которого его наверняка убьют, не вызывал никаких приятных эмоций, но сейчас, в этот самый момент, когда нужно было что-то решать и бороться за жизнь, Табас ощутил какое-то непонятное отупение вперемешку с равнодушием.

Он устал, ему жарко, ужасно хочется пить и спать, а смерть — она ещё когда случится.

Ибар нахмурился, отвернулся и посоветовал Табасу помалкивать об увиденном.

— Ты вот знаешь, куда делись те, кто много трепался? — спросил он.

— Нет, — Табас подался вперёд в предвкушении страшной истории, которая обязательно будет рассказана вполголоса и очень плохо закончится для её героев.

— Ну вот и я не знаю.

Табас фыркнул от разочарования. Что ни говори, а ответ был более чем красноречив, и наёмник, опустившись на дно окопа, вытер лицо пропылённым рукавом и помахал ладонями, стараясь хоть как-то освежиться.

Скукой маяться не давали, опасаясь того, что недостаточно замученные солдаты станут причиной бунта. Сержанты и офицеры были прекрасно научены горьким опытом. Они знали, что люди на взводе и не получится постоянно отговариваться тем, что Вольные-де при подписании контракта были предупреждены, что обязуются безропотно нести службу в любых условиях, в том числе тяжёлых. Озлобленные и уставшие солдаты плохо понимали приказы и на жестокость могли ответить такой же жестокостью, когда терпение закончится.

Вольные носились туда-сюда с языками на плечах и в рекордные сроки сумели вырыть ещё одну линию окопов, а за ней — ещё, плюс соединительные ходы, блиндажи, укреплённые точки для пулемётов, запасные ходы и тупиковые ответвления. Даже туалеты укрепили так, что в них можно было вести бой — командующий обороной, решивший лично проинспектировать позиции, был особенно впечатлён бойницами и полочками для запасных магазинов. И само собой, после таких трудов было явно не до восстания.

Жаркий день клонился ко второй половине, когда измученный Табас увидел прямо перед собой красный затылок сержанта. Тот расхаживал с непокрытой головой, и короткие, торчавшие ёжиком волосы не мешали разглядеть красную кожу, что местами вспухла пузырями, а где-то уже облезла, свернувшись в жёлто-белые рулончики, которые так и тянуло оторвать.

Кажется, сержант на кого-то орал, но измотанный земляными работами Табас этого уже не слышал, поскольку пребывал в каком-то изумлённом состоянии. Всё вокруг казалось ему удивительным, как будто он попал в другой мир и должен был как следует насмотреться и начувствоваться перед тем, как отправиться обратно.

С тем же самым изумлением, не слыша воплей сержанта, распекавшего подчинённых, Табас посмотрел на собственные руки, которые были покрыты слоем коричневой пыли. Он отчётливо видел каждую крупинку, всматривался в узор на ладони, будто бы выискивая какую-то закономерность в том, как распределилась грязь, и, переведя наконец взгляд на лопатку — самую обычную пехотную лопатку с засаленным коротким черенком, услышал, как в его голове что-то явственно щёлкнуло.

Воспаленный мозг, вопреки хозяину, провёл причинно-следственную связь между затылком и лопаткой. Сам, оставляя личности наёмника роль стороннего наблюдателя. Перехватив лопату двумя руками, так, чтобы острие было направлено прямо в красный затылок, Табас медленно, как во сне, поднял импровизированное оружие, с удивлением думая: а что же будет дальше? Ударит или нет?

Стоявшие рядом наёмники увидели, что Табас готовится проломить сержанту череп, подобрались и быстро обменялись взглядами друг с другом, без слов определяя, кто что будет делать в случае, если юноша таки снесёт сержу голову. Всё было решено и распределено в доли секунды, Табасу осталось лишь сыграть свою роль.

И в тот самый момент, когда он уже был готов напрячь мышцы, ставшие вдруг чужими, одеревеневшими и плотными, как осмолённые канаты, что-то сбило его с ног и опрокинуло лицом на землю. Табас уткнулся носом в горячую глину, ещё не высохшую на солнце, и едва не сбил сержанта с ног. Мир прояснился, в нём появились звуки и запахи, тело вновь вернулось под контроль.

— Охренел, боец?! — пошатнувшийся было сержант повернулся к лежавшему на земле подчинённому, равнодушно глядевшему в его разъяренное лицо.

— Солнечный удар, — голос раздавался рядом с Табасом, за его спиной, вне поля зрения, хрипло-знакомый. — Серж, разрешите привести в чувство?

Яростная морда начала мало-помалу разглаживаться.

— Разрешаю, — и серж тут же, забыв про то, что случилось секунду назад, продолжил орать. — …Сидишь тут, яйца раскатал, а мы херачим, как экскаваторы!..

Ибар помог Табасу подняться и насильно затащил под тент. Там он бросил напарника на землю и посмотрел на него так, что по коже наёмника-салаги побежали мурашки.

— Я не…

— Ах ты сука!.. — Ибар с силой пнул напарника. Голенище сапога смягчило удар, но это особенно помогло — он едва не сломал Табасу ногу. Он взвыл и, всхлипывая, откатился, стараясь сбежать, ощущая какой-то иррациональный животный страх, вырывавшийся наружу в виде истеричного хихиканья.

Подкованная железом подошва сапога ударила молодого наёмника в грудь и вдавила в деревянную стенку окопа, Табас отчетливо ощутил, как ему в лопатку упёрся какой-то твёрдый сучок.

— Заткнись! — процедил сквозь зубы наёмник. — Хватит! — рыкнул он чуть погромче, когда увидел, что его напарник готов снова зайтись в приступе хихиканья. Ибар усилил нажим, буквально выдавливая из груди Табаса весь воздух, и стоял, глядя на то, как тот корчится в бесплодной попытке вдохнуть.

Табас, чувствовавший в груди ужасную боль и пытавшийся безуспешно продавить в лёгкие хоть немного воздуха, едва не потерял рассудок. Он отчаянно засучил руками и ногами по пыли, инстинктивно ухватил ступню Ибара, силясь оттолкнуть его и совершить, наконец, спасительный вдох, но ничего не помогало. Силы уходили, в глазах потемнело, казалось, ещё немного и конец. Только когда Табас ослабил хватку, поняв, что теряет сознание, напарник убрал ногу.

Табас поспешно завалился вбок, кашляя от боли в груди и судорожно вдыхая воздух, казавшийся таким сладким. В мире снова появились краски и звуки, в ушах всё ещё гулко стучал пульс.

— Ты успокоился? — спросил оскалившийся Ибар.