Олег Верещагин - Не время для одиночек

— Верю, — серьёзно ответил Толька. — Верю, только не в этом дело… Я вас ненавижу. В этом всё дело, вот штука-то…

— Ты помнишь свою мать? Отца? — спросил Колька.

— Нет, — отозвался Толька. — И вообще — у меня вчера был день рожденья. Мне шестнадцать, Ветерок. А быть повешенным — очень противно. Я уж так…

— Я выхлопочу тебе помилование… — начал Колька.

— И что? Тюрьма? Сколько? Пожизненно? — Толька засмеялся. — Не. Не надо.

— Тогда с днём рождения, — серьёзно сказал Колька. Он не издевался над врагом. Он поздравлял его с праздником.

— Спасибо, — голос в ответ был тоже серьёзен.

— И ты готов умереть? Готов умереть за то, что не стоит твоей смерти? Не стоит, Толь. Тебя обманули. Всю жизнь тебя обманывали. Готов?

— Конечно. Какой иначе смысл верить? Мой Учитель говорил — если взял в руки оружие, то не выпускай его до победы… — отчётливый выдох, полный тоски, — …или смерти.

— Это он послал тебя сюда? — спросил Колька. — Тебя послал, а сам остался прятаться в джунглях на юге? — в ответ было молчание, и Колька встал в рост. — Давай кончать с этим. Выходи и бросай оружие. Или выходи, и посмотрим, кто быстрей стреляет. Если ты — тебя отпустят. Это тоже моё слово. Все слышали?! — повысил он голос.

Он стоял открыто, опустив руку с длинноствольным пистолетом — и Толька шагнул из-за колонны, так же держа в опущенной руке тяжёлый древний "маузер". Юношей разделяли метров пятнадцать. Толька улыбался.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — кивнул Колька. — Третья встреча — это последняя. Как в сказке.

Толька вскинул пистолет…

Колька попал в него сразу, потому что стрелял, не поднимая руки полностью, почти от бедра, двигая лишь кистью. Толька всё-таки выстрелил тоже — но его руки после попадания дёрнулись, и пуля взрыла уголь в стороне. Второй выстрел ушёл и вовсе в небо — в дыру потолка. С ничего не выражающим лицом Толька медленно упал на спину — пистолет вылетел из его руки. Краем уха Колька услышал восторженные крики.

Он убрал "парабеллум". Сделал несколько шагов — достаточно, чтобы увидеть, что его пуля попала Тольке в грудь. Тот часто дышал, закрыв глаза и облизывая губы. Кровь на алой куртке казалась лишь тёмным пятнышком, и Колька подумал вдруг, что алый цвет формы "Детей Урагана" отражает не только желание ярко выглядеть — это ещё и страховка от паники в бою. На красном не так заметна кровь.

Он опустился на колено. Глаза Тольки неожиданно открылись, и были они чистыми и внимательными.

— Там был маленький дом, — сказал он. — Я помню. Сейчас вспомнил. Когда меня уносили, дом горел. Я кричал, чтобы мама меня спасла. Вырывался. Но она была уже мёртвой. Я… будь я проклят.

Он сказал это — и глаза так и остались открытыми. Но уже неживыми.

— Может быть — и не будешь, — тихо ответил Колька, мягко опуская веки умершего.

5.

Домой Колька добрался в четвёртом часу утра — усталый, голодный и больше всего на свете желающий спать. До такой степени, что даже не сразу понял: его ждёт Элли. Она стояла на освещённом крыльце под перевитыми аркой длинными тонкими снопиками ржи (Колька не украшал дом, кто-то позаботился об этом без него…), спрятав руки под мышки, и, увидев Кольку, буквально со всех ног бросилась ему навстречу — ему показалось, что с крыльца она просто-напросто спорхнула, не касаясь ступенек.

— Я чуть с ума не сошла! — прокричала она. — Ты сказал, что сразу вернёшься; где ты был?! Я везде звонила, я не знала, что думать… Колья…

Она задохнулась, прижалась к его плечу, и Колька неловко обнял девушку левой рукой, чувствуя, что сейчас она заплачет.

— Всё нормально, Элли, — негромко сказал Колька, чуть сжимая её плечо. — Я — вот он. И я очень устал. Очень.

— Есть хочешь? — тут же настроилась на деловую волну Элли.

— Нет… сначала — спать, — Колька расстёгивал куртку, продолжая обнимать Элли, пошёл рядом с ней к дому. — Там не очень шумно?

— Не больше, чем обычно, — она оглянулась через плечо.

— Обычно — это теперь или раньше?.. — Кольку шатнуло. — Ох, как же я устал…

— Потерпи, сейчас доберёмся до кровати… — Элли на самом деле помогала ему идти, озабоченно заглядывая в глаза сбоку.

— У меня такое впечатление, что тебе придётся тащить меня на себе, — Колька неожиданно зевнул. — Извини…

— Я и так почти несу, — в голосе Элли послышался смешок. Колька вздохнул, переставляя ноги, повторил покаянно:

— Извини.

В коридоре пил кофе кто-то из дежурных. Очевидно, ему было скучно, потому что при появлении Кольки и Элли он оживился и уточнил:

— Муж вернулся из загула?

— У тебя зубам во рту не тесно? — спросил Колька, но возникший из холла Славка остановил ссору с ходу заявлением:

— Это свинство, дружище.

— В чём я на этот раз провинился? — осведомился Колька.

— Мог бы взять с собой хотя бы меня.

— Постойте-постойте, это куда?! — заволновалась Элли. Славка, видимо, был на самом деле зол, потому что, демонстративно не обращая ни малейшего внимания на отчаянную сигнализацию Кольки, пояснил:

— Твой парень не нашёл ничего лучшего, как затеять полномасштабный ночной бой с "Детьми Урагана".

— Я так и знала, — торжествующе-обморочным голосом объявила Элли.

— Э… лли, — неуверенно протянул Колька, — ну что ты? Никто же не погиб. У нас, в смысле. Никто не ранен даже. Зато… успех какой…

— Свинья, — тихо сказала Элли и двинулась в сторону кухни. На пороге обернулась и объявила: — Подойдёшь ко мне ещё раз — убью, чем под руку подвернётся. Как был одиночкой, так и остался… только о себе думаешь!

Колька грустно смотрел ей вслед. Потом по широкой дуге медленно обошёл Муромцева и полез на второй этаж…

…Когда Элли, тихонько постучавшись в дверь, всунулась в комнату Кольки — он спал, лёжа поверх одеяла. Сапоги снял и выложил на стол пистолет, но на большее, видимо, не хватило сил. Ещё с порога Элли уловила ровное, тихое дыхание — дыхание сильного, абсолютно здорового человека — и сначала обиделась опять: поссорился и преспокойно уснул!!! Но потом она всмотрелась в лицо Кольки, хорошо видное в предутреннем свете, падавшем из окна — и вздохнула. Лицо было усталое и немного обиженное, на виске — пятно горелого пороха.

— Коль, — она дотронулась до юноши пониже уха (поразившись тёплым толчком, какая у него нежная кожа) — и тот открыл глаза. — Коль, проснись, надо раздеться…

— Я спать хочу, — сонно-обиженно пробормотал Колька. — Мне приснилось, что мы поссорились…

— Давай я тебе помогу, — ласково сказала она.

Колька проснулся ровно в полдень. Открыл глаза — и сразу понял, что в доме пусто и тихо. Наверное, с ночной передачи все разошлись, а до дневной было ещё два часа.

Вставать совсем не хотелось, но на столе Колька увидел прижатый его пистолетом листок. В результате он дотянулся до записки ногой.