Антон Корнилов - Пастухи чудовищ

Но Иринка не отставала.

– Не знаю, что у вас там за ответственное… – начала она, но Дега, ухмыльнувшись, сделал ручкой:

– А тебе и не положено знать. Ариведерчи, бедолаги. Работайте. Может, когда-нибудь до нашего с Умником уровня и подниметесь. И вы, мальки, – погрозил он пальцем прибывшим сегодня пацанятам, – не филоньте. Во все глаза смотрите, как с боевым оружием обращаться. Это вам не с палками за мусором гоняться. У нас тут все серьезно… Идем, Умник.

И мы двинулись дальше.

В трапезной мы застали только отца Федора с Комбатом. Однако там не было. И Ветки с Максом – тоже. Я как увидел, что Ветки нет, так и замер на пороге, загородив проход Деге.

Комбат выглядел уже не таким измотанно отрешенным, как раньше. Возможно, виной тому была бутылка кагора, стоявшая на столе между ним и настоятелем.

– Всадник этого не одобрит, неужели не ясно?! – пристукивая здоровой рукой по столу, доказывал он отцу Федору.

– Всадник сам бы так поступил в подобной ситуации! – возражал Федор.

– Да никогда! Он прекрасно понимает, как много значит для нашего дела, чтобы решиться на такое!

– А Макс? Он менее ценен, получается по твоей логике, да?

– Это его выбор. Мы вправе предостеречь его, но не вправе препятствовать!..

Дега пихнул меня в спину, проворчав:

– Чего тормозишь-то? Давай – или туда, или обратно…

Нас услышали, обернулись к нам. На лицах старшаков явственно читалось: «Что вам здесь снова надо?» И, верно, моя физиономия тоже выражала вопрос, суть которого угадать можно было без особого труда. Отец Федор и угадал. Он приподнялся, и во взгляде его мелькнуло раздражение:

– Зашухерись ты на время, сын мой, усмири неистовство плоти! Не кипешуй, одним словом! Разумный воздержан в словах своих, и благоразумный хладнокровен. Усек?

– А в чем дело? – удивился Комбат.

Отец Федор коротко и негромко пояснил ему, в чем дело. И Комбат вдруг оживился:

– А может, Умник – как раз то, что нужно? Вдруг он поможет его отговорить? Если имеет влияние на…

Настоятель протянул через стол свою ручищу, водрузил ее, тяжелую, Комбату на плечо:

– Иван! Тебя ведь жизнь-то не раз костылем между рогов прикладывала! Ты ведь воевал! Должен понимать, что победы без потерь не бывает!

– Именно что воевал. А ты нет, сразу видно. Цель командира не только в том, чтобы выполнить боевую задачу, но еще и в том, чтобы личный состав сохранить, обойтись без больших потерь. Тем более невосполнимых…

– А если по-другому никак нельзя? Без потерь-то?

Комбат не ответил на это, опустил голову, потянулся за бутылкой.

– Он не только многих других спасет, – подставляя ему стакан, продолжал отец Федор. – Он и себя самого спасет. Нет величайшего счастья, и ничего более богоугодного нет, нежели самопожертвование во благо остальных! Да если б я мог!.. Да я ни минуты бы не сомневался! Век воли не видать! То есть вот те крест! Только на кого я Монастырь оставлю? А без Монастыря нам нельзя, никак нельзя…

Прервавшись на полуфразе, настоятель одним махом высадил стакан, утер ладонью рот. Глаза его блестели. Отпил из своего стакана и Комбат.

Тут я все-таки не выдержал.

– А Ветка-то где? – вырвалось у меня.

– Ушли они, – ответил Комбат, криво усмехнувшись.

В этой усмешке ясно прозвучало: «Ну ты даешь, брат!»

– Ушли они… Они!

– С Однако, да? – ухватился я за последнюю ниточку. – Втроем, да?

Отец Федор снова грузно повернулся ко мне.

– Вдвоем, – сказал он, и опять в мягчайшем его рокотании прорезались лезвийно-стальные нотки. – Однако еще раньше укандехал. А тебе я вот что скажу, сын мой: опади листвой! И чтоб до завтрашнего вечера – ни слуху ни духу от тебя! Дега, забери его отсюда!

Кореш схватил меня сзади за ремень и вытащил из трапезной. И проволок еще несколько шагов по коридору.

– От греха подальше, – отдуваясь, пояснил он. – Чего ты так дергаешься-то?

У меня предательски защипало в носу. Не хватало еще, чтобы я сейчас при своем кореше…

– Нет, ты слышал, что он сказал? – поспешно, чтобы унять разбухавший в горле соленый комок, заговорил я. – Вдвоем, мол! Нет, ты понял?..

– Понял, – серьезно кивнул Дега.

– Что ты понял?!

– Что бы они ни задумывали, осуществят они это завтра. Вот что понял.

– Да какая разница-то, – выкрикнул я, – что они там задумали и когда осуществят?!

– Да никакая… – пожал плечами Дега. – Я так… просто…

– Все, я его порешу!

Эти слова выговорились сами собой. Они даже не были отзвуком предшествующей мысли; мне показалось даже, что и не я их сказал…

– Дурак, что ли? – покрутил пальцем у виска Дега. – Во-первых, фиг он тебя к себе подпустит – нам, если честно и без понтов, до того, чтобы воздействию лобстеров сопротивляться, еще учиться и учиться. Во-вторых… ну, допустим, порешишь. А дальше что?

– Да плевать, что дальше. Пацан я, в конце концов, или нет? Бабу на глазах уводят, а ты сиди и помалкивай в тряпочку!

– В том-то и дело, что пацан… Как пацан себя ведешь, как малолетка. Кому не доверяешь-то? Ей или ему?

– Обоим, – буркнул я.

– Из Макса прямо врага себе сделал…

– А кто он мне? Друг, что ли? – не думая, ляпнул я.

– Вроде как да. – Дега заглянул мне в глаза с какой-то непонятной опаской. – Уж не враг – это точно. Товарищ и соратник. Чего истеришь? Ты в ватаге Всадника всего два месяца, а Ветка – старшак, как ни крути. Случаются такие моменты, когда старшакам надо решения принимать, и простым пацанам рядом с ними тогда не место…

– А она?.. – Меня как прорвало, слова брызнули из меня, словно кровь из резаной раны, не остановить. – Я же ей… весь наизнанку, а она как Макса своего увидела, на меня ноль внимания! Не нашла минутки, чтобы подойти, объяснить, успокоить…

– Ты ж не дурачок, чтоб тебе понятные вещи дополнительно объяснять, правильно?

– А может, она… Может, она меня совсем не?.. Не так, короче, ко мне относится, как я к ней? Может, я… больше напридумывал себе всякого?..

Вот зачем я это сказал, а? Ведь не думал же так, ни секунды не думал! А теперь сказал – и сам себе поверил.

Дега уставился на меня во все глаза, несколько раз часто моргнул. И вдруг засмеялся.

– Сейчас… – проговорил он, зашарив по карманам, – сейчас, сейчас… Гляди!

Присев на корточки, он принялся выкладывать на каменный пол монастырского коридора содержимое своих карманов. Первой на пол легла тусклая металлическая пуговица с надписью: «РЖД».

– С порченого, которого ты завалил, срезал, – деловито объяснил кореш. – Успел заметить когда? Вот то-то!

Затем появилась открывалка для бутылок – стальная, кустарно сделанная, в виде голой бабы. Причем функцию открывалки явно выполняла та часть фигурки, которой женское тело принципиально отличается от мужского. Потом к открывалке и пуговице присоседилась потертая шариковая ручка, толстая такая, с тремя переключающимися стержнями: синим, красным и черным.