Сухих Анатолий - Текст ухватил себя за хвост

В СМИ ничего не просочится, а шепотки пойдут, очередь за нашим эксклюзивом явно утроится.

А махарайка и сама по себе работает, собирает информацию, накапливает опыт, совершенствуется и модернизируется в процессе, готовится изделие для новой серии.

Это только так кажется, что в бессмыслице нет никакого смысла. Потому что это бессмыслица. На самом деле это совсем не так, и смысл всё равно есть, потому что абсолютной бессмыслицы не бывает, как и всего другого абсолютного.

Да тот же Эйфель, когда строил свою Эйфелеву башню, думал, что это бессмыслица, и Малевич, когда черный квадрат рисовал, наверное, тоже думал. Или не думал, я не знаю. Потому что я не спрашивал.

Скорее всего, они думали, что некоторые подумают, что это бессмыслица, и оно так и получилось, хотя на самом деле это совсем не так, потому что некоторые всегда думают, что это бессмыслица, если они там чего-то не понимают.

Я так никогда не думаю.

Потому что я всегда думаю, что смысл есть, просто не может не быть смысла, хотя я его и не понимаю. Но всё может быть исправлено.

Смысл может быть найден, а может и просто появиться, некоторое время спустя, как в случае с Эйфелевой башней, например.

Вот какой смысл в написании этого опуса?

И не надо мне говорить, где опус, а где Эйфелева башня. Я и сам прекрасно знаю, что Эйфелева башня в Париже.

– Эй ты, здравствуй! Ты же ученый? У меня нет ни одного знакомого ученого. – Лариса на остановке маршрутки подвалила к Третьему Штурману, и агрессивно взяла его в оборот.

Сеня даже опешил. Он никак не ожидал, что вот так вот запросто может произойти то, чего он себе нафантазировал уже неоднократно.

А у Ларисы горит заказ. Ей, кровь из носу надо сделать ролик типа из жизни ученых. В смысле, продукт оказался замысловастенький, целевая аудитория должна быть семи пядей во лбу. А тут прямо на ловца и бежит. Только пугливый какой-то. Но ничего, никуда он не денется, и сам придёт, и друзей приведёт.

– Привет! – Сеня робко улыбнулся, Прасковья открылась ему с совершенно неожиданной стороны. Впрочем, почему Прасковья, никакая он не Прасковья, это он так для хохмы её именовал. Впрочем, не только он. Они у себя в курилке всех девушек называли Прасковья.

– Лариса. А тебя, я знаю, Семёном зовут. – Лариса протянула руку и одобрительно улыбнулась.

– Откуда? – Знаю, знаю, мы уже два года в одних маршрутках катаемся. Ты можешь мне помочь? Вернее не мне, подружке, ей из Штатов гаджет прислали, ну таблетка еще называется, а мы ни в зуб ногой.

– Подключить что ли надо?

– Ага, и подключить, и показать, и научить, и разобраться. Давай, я тебя к ней в субботу заберу, ты не против? И еще кого-нибудь из ваших, Вадима, например, пригласим, ага? Я ей сейчас звякну, пусть готовится. Вадим – это ваш новенький? Он такой стеснительный, прямо сил нет.

Нет, ну какая прелесть этот Сеня, покраснел так мило. Как режиссер Якин в кине говорил: какой типаж. Ботаник, он и есть ботаник. Тут ничего и режиссировать не надо. Ой, опять покраснел. Так бы и съела.

Маршрутка подкатила, Лариса запрыгнула, и замахала Сене рукой, давай рядом. Всю дорогу болтала без умолку, дёргала Сеню за рукав, а у подъезда, прощаясь уже выпалила:

– Договорились, в субботу часа в два тут встречаемся. Ты Вадима уговариваешь. Да не бойся, секретную тайну выпытывать не будем, я знаю, вы тут все такие засекреченные. – Ой, опять покраснел.

Сеня потоптался перед захлопнувшимся подъездом, пытаясь собрать мысли в кучку. Мысли в кучку не собрались, потому что и мыслей никаких не было. Настало ожидание субботы.

В каждом из нас живёт этакий Пьеро. Я уж про Арлекина не заикаюсь, а тем более про пуделя Артамона. Странно, что я его до сих пор не встретил, скорее всего, он забился куда-нибудь в очень укромное место и думает свою думу. Скорбь и безысходность надолго, если не навсегда, овладевают им. Они им всегда овладевают. Собственно, ни на что другое он по определению не способен.

К встрече с ним я не готов, впрочем, никто и никогда не готов к встрече с ним, потому что сказать ему нечего. Потому что он и так всё знает, всё понимает, но не может ничего поделать с собой. Со мной, то есть.

Поэтому он абсолютно спокоен. Но он есть, и это факт на лице. Вот это как раз и есть самое страшное. Вы когда-нибудь видели самое страшное? Самое страшное – это моё лицо, когда я абсолютно спокоен. В смысле, когда он – это я. И от этого в принципе нет никакого спасения. Кроме как обратиться к Дюдюке Бирбидонской.

Почему-то некоторым совсем не нравится, когда их мочат. Мне, например, это не нравится совершенно. И я, что совершенно естественно, делаю всё, что бы этого не произошло. Вообще-то, по-правде говоря, я ничего не делаю. На первый взгляд.

При более пристальном рассмотрении оказывается, что ничего делать и не надо. Потому что если начинаешь делать, то создаёшь предпосылки и даёшь повод. А это как раз и есть самая большая глупость – давать повод.

Повод можно давать по-разному. Не давать повода тоже можно по-разному. Тем более, что заранее никогда и не знаешь, даёшь повод или не даёшь повода. Это когда делаешь.

Когда не делаешь, тоже никогда заранее не знаешь, даёшь повод или не даёшь повод.

Долгожданный выходной, а заняться, по сути, и нечем, благоверная укатила на пару недель к родственникам, поэтому катиться в первопрестольную ну никакого желания не возникает. А прокачусь кА я сегодня на лыжах, что ли, тем более давненько уже хочется проверить одну мысль. Приборчики разные, и мультиметр и магнетометр, и дозиметр даже заранее приготовил, разных там рамочек, проволочек и прочей ерунды предостаточно, сейчас кофе в термос набодяжу и поехал. Трыньк домофона застал меня врасплох, никого не жду, может ошибся кто кнопкой?

– Антон Владимирович, откройте, соседка Ваша не отзывается.

О как! Не ошиблись, всё правильно.

– Заходите, Ольга Николаевна.

Белобрысая об Ирине беспокоится, и это правильно, об Ирине уже все начинают беспокоиться, ни слуху, ни духу, никаких признаков бурной жизнедеятельности от дамочки, а у дамочки вся жизнедеятельность бурная, где-то она сейчас бурлит и булькает, может Босса в известность и поставила, а вот о коллегах совсем не думает, не заботится о нашей нервной системе.

– Ольга Николаевна, здравствуйте, проходите, ничегошеньки я по соседку не ведаю, притом давненько уже.

– Вообще-то мы с ней ничего такого не планировали, но телефон молчит, дай, думаю, заеду, а и домофон не отвечает. Не появлялась она?

– Да нет, тишь да гладь, половицы не скрипят. Как насчет кофейку с утречка? Только приготовил.

И потекла наша неторопливая беседа, из которой я выяснил, что не запланировано ничего у белобрысой на сегодняшний день. А слабо мне её по лесам прогулять, а то закиснет француженка, а у меня и снаряжение тут имеется, да и костюмчик дамский – для благоверной приготовил, а она так и не сподобилась на вылазку, вроде впору должен прийтись, чего зря валяться будет.