Aruna Runa - Всё в дыму… [СИ]

– …я его с детства знаю, – говорил Стерх, – мы в соседних домах жили. Потом его отец пошел в Ликторы, и они переехали в центр…

– …они, конечно, не любят греев, – говорил Стерх, – но сын Ликтора – это круто. Да они знаешь, как обрадовались, когда он к ним пришел?…

– …а за нами шли, чтобы уломать его вернуться, – говорил Стерх. – Ждали, когда охота закончится. Им плевать, будь он хоть чистым греем, хоть трижды греем, – пока Убейконь с пуэсторианцами, их никто не тронет…

Ди выставил ладони, чтобы прервать льющийся на него поток красноречия:

– Но я сам видел, как они в него целились!

– Ай, майдан! – Стерх хлопнул себя по лбу, и Ди вспомнил, что так каратары выражают отчаяние. – Ты меня слушаешь, а? Они хотели его вернуть. Мало ли, кто куда целился! Ты вот не целился в художника, а застрелил. На хрена, кстати?

– Это рефлекс, – осторожно ответил Ди. – Я реагирую, когда нападают на наших.

Его собеседник резко помрачнел и отодвинулся:

– Наших ты бросил.

– Я не мог вытащить всех.

– Не нужно было никого вытаскивать. Кто тебя просил лезть? Мы договаривались, что ты будешь только смотреть!

Стерх психовал, и Ди нечем было его успокоить.

– На вас напали.

– Кто? – фыркнул Стерх. – Полудохлый художник?

– Он убил Элли. – Ди не хотел быть первым, кто заведет об этом речь, но Стерх лишил его выбора. – Я не собирался стрелять, Стерх, я могу извиниться за это. Но за то, что вынес тебя оттуда, – извиняться не буду. Ты мой друг, тебе угрожала опасность. Если б я мог, вытащил бы всех охотников. Но я пока не так силен.

– Кто ты такой, чтобы вмешиваться в нашу охоту?! – Стерх закричал, но тут же понизил голос. Ди сочувственно наблюдал, как он пытается совладать с собой, но по-прежнему не казался себе неправым. Греи не бросают своих, а Стерх стал для Ди куда как более своим, нежели остальные охотники. И если бы все повторилось, он снова вынес бы его из подземки. Пусть злится. Когда ты уверен в собственной правоте, что значат слова, вылетающие в запале?

Стерх давно уже спрыгнул со скамейки и теперь нарезал круги, осыпая Ди обвинениями и упреками. Тот спокойно ждал, отмечая, как кривятся сухие губы, как морщится Стерхов нос, как раздуваются ноздри. Солнце жарило все сильнее, лоб Стерха покрылся капельками пота, волосы блестели. Он проводил по голове растопыренными пальцами, сминая короткие черные пряди, и они слипались, торча забавными вихрами.

Ди вспомнил, как однажды в детстве нашел за домом молодого ежика – без шпор и с мягкими когтями. Тот так же фыркал, а потом свернулся и кололся иголками. Стерх походил на того сердитого ежа, только ругался слишком громко. Ди решил, что самое время проявить эмоцию, и поморщился.

– Что? Не нравится? – тут же отреагировал Стерх. – А мне что теперь делать? Я ей миллион раз говорил, чтоб завязывала, Федька не пара ей, да она ему на хрен не сдалась, чего бегать зря! А эта дура!… Сколько она его доставала!… И ты еще!… И что теперь!

– Скажи, – негромко произнес Ди, и Стерх остановился, сжимая кулаки, набычившись, недобро щуря глаза. – Скажи, что во фломастерах?

– Помаранчевый ющ. – Кулаки разжались. – Она умерла быстро.

– Конечно, – подтвердил Ди. – Помаранчевый ющ действует быстро. Но тогда почему не умер художник?

– Художник? – У Стерха забавно приоткрылся рот.

– Так уже бывало раньше? – Ди не давал собеседнику опомниться. – Чтобы они умирали не сразу? Бывало?

– Вроде нет. – Стерх наморщил лоб и запустил руку в волосы. – Ну… мы их не сразу убивали. Но в этот раз… да, он как-то долго…

– Зачем Убейконь откусил ему язык?

– Так я ж тебе сказал: он псих. Я и Лильке объяснял… Поцеловал он его, короче. Художника этого. Он и раньше так делал. Ну, кроме языка…

– До того как в него фломастер попал?

– После…

– Вот как? И яд на Федора не подействовал…

– И что? – Стерх опять сердился. – Значит, ющ на греев не действует. Он же грей?

– Нет, он помесь, – возразил Ди. – Даже не помесь – переводок, выродок, ГП фиг знает в каком поколении. Ты знаком с ним с детства и ничего не замечал. Это, мой друг, говорит о том, насколько мало в нем от греев.

– Знаешь что, Дориан? Ты так быстро оттуда свалил, опасаясь за мою драгоценную жизнь, что, вообще-то, теперь неизвестно, что там с Федькой. Может, ющ и подействовал. И вообще: ты бы лучше о себе подумал!

Нечасто Стерх называл его полным именем. Напрягшись, Ди тоже покинул скамейку, встал так, чтобы солнце било собеседнику в глаза.

– Ну и что ты имеешь в виду?

– А то, – Стерх щурился, – что тебе теперь лучше из Резервации вообще не высовываться. Убейконь на тебя донесет, а мои ребята – никогда не простят.

Ди изобразил на лице недоумение.

– Ты не зарегистрирован, Ди. Ты выходишь из Резервации и свободно ездишь по городу. Ты используешь тень. И ты забрал у Федьки "ХаиМ". Я бы тебя не выдал, но Убейконь, если он жив, не оставит это просто так, он упорный. И еще – ты вмешался в охоту.

– И все это – вместо благодарности? – спросил Ди холодно. Усталость рушила в нем последние заслоны, пробивала в показной невозмутимости хорошо видимые бреши.

– Мне не за что тебя благодарить. Ты влез не в свое дело.

– Да ну? Скажи еще, ты с самого начала все это не планировал.

– Что "все это" я не планировал? – уточнил Стерх хриплым голосом.

– Все, Стерх, все. Использовать меня в охоте. Не будь я греем, ты б меня не обхаживал.

– Я тебя, значит, обхаживал? – опять уточнил Стерх. Он догадался передвинуться, и теперь солнце светило им обоим слева.

Ди презрительно фыркнул, понимая уже, что стоит остановиться, не усугублять, не доводить до конца, и все такое прочее. И так же понимая, что не остановится.

Вопреки его ожиданиям, Стерх не впал в бешенство и не выхватил какое-нибудь оружие – что-то огнестрельное, например: не с фломастерами же нападать на грея – а сдержанно попросил:

– Отдай мне "ХаиМ".

И даже протянул руку. Как будто на самом деле верил, что Ди послушается. Как будто до сих пор считал себя вправе приказывать и манипулировать.

Ди покачал головой. Возникло иррациональное желание спрятать пистолет за спину. Как будто Стерх мог попытаться отобрать его силой.

На него вдруг накатило непривычное чувство нереальности происходящего. Он, вооруженный чужим коллекционным пистолетом, противостоит обычному человеку, своему другу, единственному, кому он небезразличен. За спиной – пустой темный дом с сумасшедшей прислугой. Впереди – что-то такое, чего потом уже не исправить. И ощущение – словно он, физически полноценный взрослый грей, слепо скользит вниз по льду, петляя на виражах…

Рука Стерха с широкой ладонью и коричневатыми бугорками мозолей у основания каждого пальца замерла в воздухе, ожидая. Можно сдаться, признать чужую правоту и раскаяться в том, что делал, повинуясь собственной сути. Перешагнуть через эту самую суть ради слабого, недолговечного существа, в нужный момент ставшего для тебя соломинкой в темном водовороте. Не вытащившей, но позволившей удержаться на плаву еще немного.