Aruna Runa - Всё в дыму… [СИ]

А в коммерческом орадиоэфире маститые политологи и религиоведы взахлеб обсуждали возможности контрабанды ценнейшего утиного сала в обратном направлении – из Крайма в Керасею. На строящемся трубопроводе начали совершаться теракты – так особо патриотическая часть местного населения обозначала свою позицию в отношении сала.

Когда же "Трубу" окрестили "преступным салопроводом", а проповеди пуэсторианцев по страстности накала сравнялись с революционными призывами, возмущенные граждане попытались развернуть настоящую охоту на ведьм, вычищая из своих рядов тех, кто казался им греем или ГП.

Вот тогда Прокуратору пришлось вмешаться, ибо возмутились истинные греи. Утки утками, сало салом, а интересы мирового закулисья никто не отменял. Строительство трубопровода все же пришлось остановить, резиновых уточек объявить вне закона, а пуэсторианцев – разогнать и запретить. Поговаривали, что титул "Бессмертный и Бессменный" Прокуратор обрел именно в те нелегкие годы. И действительно: святые бренны, временны и тленны, государство же вечно в силу божественной воли, а воплощением оной воли и – по совместительству отражением бога на земле – является не кто иной как Прокуратор.

Охоту на греев обернули травлей пуэсторианцев. Гуманная Утилизация пуэсторианских коммун, общин и даже совхозов, где они тихо-мирно выращивали породистых рыжих крыс и душистый горошек и тренировались в стрельбе по мишеням – с глушителями, чтобы не перепугать элитных животных, – на практике вылилась в беспорядочные побоища и поджоги. Вернуть в этом хаосе хоть что-то из вложенного в экономику или религию оказалось нереально.

– Что мы – супротив утиного сала на этой несчастной земле, – вздохнул папа, отправляя Ди в лес на самообеспечение за счет Зеленых Человечков. Мама успела сунуть ребенку походную аптечку и набор оркайнских шоколадок с живительным самогоном. Аптечка в тот раз не пригодилась, а заедать кровь шоколадками в принципе оказалось вкусно.

Отчего-то Ди вспоминал этот вкус всю дорогу. Шоколад, алкоголь и кровь…

Потерявший сознание Стерх через несколько часов стал весомо оттягивать руки – вернее, давить на плечо, а до станции "Серебряные струи" было еще далеко. Периодически Ди останавливался, соотносил окружающие его стены с отпечатавшейся в памяти картой, отпивал немного воды из гуманитарной бутылки, снятой у Стерха с пояса, и пер его дальше. Он не мог сказать, день сейчас или ночь и в каком месте человеческой недели тянется это время.

Может быть, его отгулы в школе давно закончились; может быть, обеспокоенная долгим одиночеством донна Лючия ищет его по городу; может быть, небо упало на землю, расплющив и белый "Ягуар", и картину на месте дома тети Джулии и дяди Юури, – в настоящем это все не имело никакого значения. Ну, почти никакого.

Ди размеренно шагал вперед, левой рукой придерживая перекинутого через плечо Стерха, а правой сжимая "Хохлов-энд-Москальофф". Насколько он понимал пуэсторианцев, те в первую очередь должны обратить свой гнев против "бесовского отродья", долгое время делившего с ними тоннели и пищу, а потом переметнувшегося обратно к охотникам и оказавшегося нечеловеком. Поэтому Ди успеет покинуть метро до того, как, расправившись с Убейконем, сектанты начнут искать их со Стерхом. О том, что случится – уже случилось – с Тотошкой, Чучей и Львом, Ди и не думал – незачем.

Зато думал о бесах. Смешно, что Святой Пуэсториус окрестил греев этим словом. Видел бы он настоящих бесов. Например, того, что захватывал донну Лючию по вторникам.

А снаружи оказался день. Майский, почти по-летнему звонкий и теплый. Свежий воздух привел Стерха в чувство. Или, может, вода, остатки которой Ди вылил ему на голову. Каратарин застонал, облизывая растрескавшиеся губы. Ди наклонился и с любопытством наблюдал, как дрожат короткие слипшиеся ресницы, как темнеет бордовая замша, впитывая задержавшиеся капли, как приоткрываются мутные расфокусированные глаза. А потом Стерх врезал ему в челюсть.

В другой ситуации Ди непременно увернулся бы или закрылся. Но теперь его голова мотнулась в сторону, и он, выпрямившись, отскочил на пару шагов. Сильным удар не получился: Стерх все еще был слаб, да и не имел возможности замахнуться. Он сидел на земле, не разжимая кулака, и выжидающе смотрел на Ди – исподлобья, почти с ненавистью.

– Я мог бы ударить тебя в ответ, – высокомерно сказал Ди, – и убить одним этим ударом. Поэтому не стану. Но если ты сделаешь так снова, я могу не сдержаться.

Челюсть немного ныла – похоже, будет синяк. Синяк, оставленный человеком на грее. Невероятно. Впрочем, Ди еще очень молод, и кожа у него до сих пор слишком нежная.

Стерх выругался – длинно, надсадно и хрипло.

– Я твой друг, помнишь? – отозвался Ди. Процитировал.

И получил в ответ пару новых ругательств – заковыристых и очень грязных.

– Ну, хватит, Стерх. Между прочим, я спас тебе жизнь.

– Охренел? – Поднявшись на ноги, Стерх растер лицо ладонями и неловко привалился к бетонной стене – остаткам купола станции метро "Серебряные струи". – Ты нас предал. И сделал предателем меня.

– Я тебя спас, – упрямо повторил Ди, складывая на груди руки. "ХаиМ" при этом тяжело лег ему длинным дулом на плечо.

– Ты стрелял под землей. – Стерх глядел на пистолет, сведя черные брови к переносице. – Застрелил художника.

Ди промолчал. Стерх еще раз потер лицо, едва слышно застонал, покрутил головой, разминая затекшую шею.

– Вот какого ляда? Какого ляда ты все это сделал? Зачем меня сюда приволок?

– Пуэсторианцы собирались на вас напасть. – Ди старался быть мягким, потому что пока не улавливал настроения Стерха и не мог предугадать, как тот поступит дальше.

– Ты больной, Ди? Совсем придурок?

– Почему?

– Если бы пуэсторианцам было до нас дело, они бы давно нас вычистили. Или сдали патрулю.

Это заставило Ди задуматься. В частности, не приложил ли он своего друга ненароком головой о стену, пока нес. Впрочем, мысль промелькнула и исчезла, уступив место более здравой: он чего-то не понимает. Или не знает.

– Патрулю? А… а… разве пуэсторианцы выходят на поверхность?

Стерх помахал руками в поворотах, совершил несколько наклонов, попрыгал, поочередно выбрасывая ноги от коленей вперед. И ответил:

– Если б ты не был греем, получил бы сейчас по полной. Не в том смысле, что я тебя боюсь, а в том, что такая тупость должна быть хоть как-то наказана. Ты хоть понимаешь, сколько их там? Да если б они только захотели, в метро давно бы уже ни одного охотника не осталось. И ни одного художника, понял?

– Тогда… зачем они за нами шли?

– За Федькой они шли, а не за нами.

– Ты знал? Слышал?