Николай Слимпер - Бессмертный

— А ты что скажешь? — обратился он к ней.

— Не знаю, — сказала она, не поднимая глаз. — Просто порыв. У меня такое иногда бывает.

— Бегаешь под пулями?

— Нет, просто делаю противоположное от того, что следует.

— О, я тебя понимаю, — усмехнулся Верон, — у меня вся жизнь на этом построена. Ладно, если вам пока ничего не надо, я вернусь к брату, узнаю, как обстоят дела.

Верон выходил из каюты со странным чувством, которое у него обычно бывает перед боем или каким другим важным событием. Словно что-то в животе пытается перевернуться, при этом накаляясь и остывая одновременно. И чувство это возникало каждый раз, когда в его мыслях появлялась Энага.

— Как дела? — спросил он у Эвриса, заходя в кабину пилота.

— Нас таки засекли, но я отвертелся, — ответил он сухо. Все это походило на то, словно он отчитывается перед Вероном, что, естественно, ему не нравилось. Он и второй помощник, и спасатель, и личный пилот, в общем, кто угодно, отодвинутый на второй план и с чьим мнением практически не считаются, максимум делают вид, что оно их интересует. В его голосе, однако, все эти эмоции услышать было невозможно, у него был большой опыт в сокрытии своих истинных мыслей и чувств. — Сказал, что мы летим как раз с поля боя, везем раненых и убитых на базу.

— А они что?

— Повелись, — пожал плечами Эврис. Если бы не повелись, они бы не летели так мирно, как сейчас. Объяснять очевидное он тоже не любил. — Правда, требовали еще назвать им свои позывные и прочую лабуду, но я сказал, что тороплюсь, так как у нас много тяжело раненых, и им советовал того же, так что они сейчас на всех парах мчатся к месту… происшествия.

— Хорошая работа! — Верон похлопал брата по плечу.

— А ты опять во мне сомневался?

— Не начинай, — скорчил гримасу гераклид. — Я просто похвалил своего брата. Если бы я сомневался, я бы не оставил тебя здесь одного.

Эврис ничего не ответил. Похвала брата для него была не лучше его безразличия.

— Так что, — заговорил вновь Верон, — когда там прыгаем?

— Ты остальных-то предупредил?

— А, черт, точно! Пока не прыгай, я сейчас вернусь.

Мальчика аккуратно привязали к кровати специальными мягкими ремнями, чтобы не свалился. В его состоянии метасалироваться было рискованно, но еще рискованней было бы сидеть и ничего не делать. Арст и Энага заняли кресла возле каюты, чтобы по прибытию сразу же вернуться к пациенту и проверить его состояние.

— Все, — сказал Верон, садясь рядом с Эврисом и пристегиваясь, — полетели. И они полетели. Перед носом корабля образовался чернильно-черный круг, медленно, но уверенно расползаясь в стороны, расширяясь, словно стремясь поглотить всю Вселенную. «Тарелка» влетела в круг и стало никак. Все проблемы перестали существовать, словно их никогда и не было. Но из-за этого стало еще паршивей, когда они вылетели обратно в серый мир. Бремя жизни навалилось еще бо́льшим скопом, заставляя невольно вздохнуть. Хотя любая жизнь лучше, чем то, что чувствуешь, проходя сквозь эту дыру. А не чувствуешь ты ничего. Верон ненавидел метасалирование. Его ненавидели все, но альтернативы не было. Вселенная слишком большая, и чем больше ты об этом думаешь, тем больше она становится.

Верон вернулся в каюту к мальчику, где уже на том же месте сидели доктор и медсестра, словно и не уходили никуда.

— Ненавижу метасалирование, — поморщившись, покачал головой Арст.

— Как и все, — откликнулся Верон. — Если верить Эврису, еще три прыжка.

— Интересно, — чуть погодя заговорил доктор, смотря на мальчика, — что при прыжке чувствует Человек в бессознательном состоянии?

— Понятия не имею. — Верон никогда об этом не задумывался, как и о большинстве других вещей в мире. Ему хватало того, что было перед носом.

— Я слышал, что подобный эксперимент проводили, — заговорил вновь доктор. — Подопытные говорили, будто за ту долю секунды, в которой они находились в переходе, хотя в спящем состоянии об этом невозможно было узнать, они видели картину космоса. Никакая аппаратура не может записать, что происходит внутри, а Человеческий мозг может. — Арст кивнул, словно в подтверждении собственным словам, будто он и был тем, кто участвовал в эксперименте.

— Космос? Это же смешно, — фыркнул Верон. Он по жизни был скептиком. — Они, наверно, просто видели ничто, как и любой бодрствующий Человек.

— Нет, они уверяли, что видели звезды и даже планеты, и как будто даже эти космические объекты были не из нашего мира.

— Это мог быть просто сон. Вы же сами говорили, что они, будучи в спящем состоянии, не знали, когда происходил переход, а потому могли увидеть сон либо до, либо после перехода.

На самом деле Верону вообще безразлична была эта тема, но не поддержать разговора он не мог. Это лучше, чем просто сидеть в неловкой тишине и пялиться в никуда, либо на мальчика, состояние которого все равно никак не изменится, сколько не смотри. В чудотворные молитвы, естественно, он тоже не верил. По крайней мере, чудес он никогда не видел, а то, что некоторые принимали за божий знак, оказывалось какой-нибудь легко объяснимой ерундой; сам объяснить это не мог, потому что не разбирался в подобных вопросах, но какой-нибудь ученый, вроде его брата, точно нашел бы разумное объяснение.

— Может, и так, но я все же верю, что существуют иные миры, и те люди их видели, — твердо сказал врач.

— Пусть в следующий раз захватят сувениров.

— Эх, молодежь, ни во что вы не верите.

— Я верю в самого себя и собственные силы, мне этого достаточно.

Арст ничего не ответил, лишь пожал плечами. Энага за все это время не проронила ни слова, так что ее мнение осталось неизвестно. Послышался голос Эвриса и все вернулись на прежние места, морально готовясь к прыжку, хотя это и было бессмысленно. К метасалированию невозможно привыкнуть, даже гераклиду.

Использование метасалирования, что поездка на сверхзвуковом поезде с пересадками, ждать следующего бывает довольно долго, и даже зная, что доберешься до пункта назначения очень быстро, все равно во время ожидания такое чувство, что быстрее было бы вообще пешком. Следующие два прыжка, казалось, приходилось ждать по вечности, и вот, последний метасалир. Эврис попросил Верона позвать доктора и медсестру.

— Мы на месте, — сказал он, когда все вошли в кабину пилота.

Планета, как и ее название, и правда была почти полностью зеленой, хотя в некоторых местах виднелась синева двух океанов и нескольких более мелких водоемов, а также проплешины грязно-желтого цвета.

— Планета все еще в процессе обустройства, — пояснил Эврис. — Через несколько лет практически не останется свободных участков, сверху будет видна лишь зелень и синева. Уже сейчас многие пустующие участки скуплены известными бизнесменами, шоуменами и политиками.