Николай Слимпер - Бессмертный

Краг, судя по всему, не действовал на разум, а лишь на силу, выносливость и живучесть. Ни один наркотик не способен так повлиять на Человека, как это может другой Человек.

Я продолжал бессмысленную бойню, неспособный прорваться к заблокированному выходу, старался убивать особо рьяных противников одним точным ударом, остальным же старался ломать ноги, чтобы они не смогли подняться. Все вокруг было в крови. Повстанцы, как и я, поскальзывались на красных лужах, то и дело падая. Отнимая автоматы, я простреливал ноги. Люди, поднявшие над головой металлические столы и стулья, падали как подкошенные, обрушивая на себя предметы мебели.

Я и сам не знал, сколько длилась эта бессмысленная битва, как и не знал, сколько человек было убито, но когда, при очередном ударе, я не почувствовал под кулаком препятствия, то остановился, тяжело — даже несмотря на сверхчеловеческую выносливость — дыша и оглядываясь.

Весь пол был усеян мертвыми и полумертвыми телами. Там, куда может и могло упасть яблоко, была кровь. Сверху, словно специально дожидаясь окончания бойни, упал кусок стекла, который треснул, вероятно, когда взорвались гранаты. Я смотрел на дело своих рук и думал о том, как там остальные.

— Черт! Мара! Я про нее и забыл. Неужели она все еще в туалете? — С этими словами я направился не к Верону, как хотел вначале, а к выходу из помещения слева от стойки кафе-бара, переступая через тела, некоторые из которых норовили схватить меня за ногу и даже укусить, из-за чего приходилось их пинать, и стараясь не поскользнуться на лужах крови. Когда я дошел до крепкой двустворчатой двери, то услышал где-то вдалеке выстрелы из крупнокалиберного пулемета, но не придал этому значения. Сейчас стреляли везде и все, у кого было хоть какое-то оружие. Зато предал значение странным звукам за дверью, словно кто-то отбегал. Я почувствовал неладное. И не зря.

Мощный взрыв снес к чертям двери, а двери снесли к чертям меня, отбросив на несколько метров так, что я своей злосчастной спиной врезался в крепкое стекло напротив, заставив его пойти трещинами. Упал на пол лицом в лужу крови.

В помещении послышались быстрые шаги множества ног, потом бас:

— Что здесь, черт, возьми произошло? Сколько трупов.

— Некоторые еще живы, сэр. Что с ними делать?

— Как я вижу, — вновь послышался деловитый бас, — это все повстанцы. А у нас есть приказ их уничтожить. Я не вижу здесь других тел, так что, наверно, они перебили сами себя. Это облегчает нам задачу.

Мысли о том, что они не сами себя перебили, а это сделал кто-то другой, у него, судя по всему, даже не возникло, а если и возникло, то кто мог это сделать? По его мнению, стороны было только две, так что ответ был очевиден.

— Так что делать-то… сэр? — послышался другой, более дерзкий голос.

— Какие-то они непонятные. То ли дохлые, то ли живы еще, так сразу и не разберешь. Ладно, слушайте мой приказ. Каждому пулю в затылок. Сотилас, мать твою, ты там что, фигурным плаваньем занялся?

— Никак нет, сэр. Просто поскользнулся, — с готовностью ответил солдат, поднимаясь из лужи крови и пытаясь хоть как-то отряхнуться, чего явно у него не получалось. Но этот хотя бы не блевал, как некоторые другие, которые, вероятно, впервые увидели столь ужасную картину побоища. Даже опытных вояк зачастую подташнивает от вида окровавленных трупов. Командир этих солдат, судя по всему, был далеко не из таких.

— Ступай по телам, на них не поскользнешься. Только вначале убедись, что у тела есть лишняя дыра в затылке, а то укусить может, — сказал этот самый командир и басисто засмеялся собственной шутке.

— Так точно, сэр.

То тут, то там послышались одиночные выстрелы. Один из солдат подошел ко мне и я почувствовал выстрел в спину, в районе грудного отдела. Мне это, естественно, не понравилось. Я начал медленно вставать.

— Не, ну кто так стреляет? — возмутился я. — Даже в голову в упор попасть не можете. — На солдатах были стандартные шлемы, но забрала, обычно непроницаемые, почти у всех были прозрачные — степень тонировки легко регулировался. Лица у многих были вытянутые и их выражения практически никак не отличались от тех, что недавно демонстрировали повстанцы, валяющиеся теперь вокруг в луже собственной крови.

— Ты… Ты кто такой?

— И почему все об этом спрашивают?

— В чем дело, Ягун, — гаркнул командир, — не можешь пристрелить одного ублюдка?

— Я… Я пристрелил, сэр, но он…

— Никаких «но», пристрели его уже, наконец, — нетерпеливо махнул рукой командир.

— Я бы не советовал. Я очень спешу, мне нужно помочь товарищам. Эти, — я обвел рукой помещение, — уже пытались мне помешать, не повторяйте их ошибки, а лучше отпустите меня. Я вам не враг, пока вы сами того не пожелаете.

Где-то над головой послышался шум, напоминающий взрывы, и звук разбивающихся стекол, пол затрясся под ногами. Сверху вновь посыпалось стекло. Все опасливо начали оглядывать и смотреть вверх, но шум и вибрации прекратились.

— Мы — военные патруль Правительства Вселенной! — заговорил чуть погодя командир, повысив свой и так громкий голос. — Думаешь, мы испугаемся одного грязного отброса? Не дождешься! И можешь не бахвалиться, что замочил этих ублюдков, тебе все равно никто не поверит. Ягун, хватит стоять как истукан с палкой в одном месте, пристрели его уже, наконец!

— Слушаюсь, сэр. — Солдат направил на меня оружие.

— Не советую, — сказал я за секунду до выстрела. Пуля попала в грудь.

— Что за черт? На нем бронежилет? Стреляй в голову, Ягун, черт тебя дери, недотепа.

Ягун-недотепа не успел даже открыть рот, чтобы ответить «Да, сэр», хотя он все же непроизвольно открылся, когда я свернул ему шею, развернув голову на сто восемьдесят градусов. После хруста позвоночника воцарилась тишина, не считая звука беспорядков, творящихся снаружи на улице. Первым опомнился командир, сняв со спины висевший там до этого автомат и заорав матом так, что сверху опять посыпались осколки стекла, а потом начал стрелять. Его тут же поддержали остальные. Буквально шквальный огонь изрешетил тело Ягуна, которым я невольно защитился, но который даже в защитном обмундировании был слишком мелок и тощ, чтобы за ним можно было нормально скрыться. Некоторые пули, пробивая тело солдата насквозь, застревали в моем.

Я уже было собирался отбросить мертвого солдата, дыр в котором было больше, чем в самом дырявом сыре, изъеденным мышами, когда огонь внезапно прекратился. Но вместо звенящей от предшествующих выстрелов тишины, я услышал слабое гудение. Не обращая на меня никого внимания, абсолютно все уставились мне за спину; те, у кого на забралах все еще красовалась темная тонировка, медленно ее убирали, выставляя напоказ свое изумленное лицо. Я медленно оглянулся. В воздухе, неровно, словно на волнах, висел и раскачивался «Gurin Mnyama», то и дело грозя задеть громадным носом край перевернутого основания пирамиды.