Владимир Поселягин - Посредник

— А вот мне, товарищ Берия, известно. Жуков лично доложил о появлении Александрова, а также о возможности благоприятного наступления, получив моё согласие на любые действия. На данный момент, ударные части, пробив бреши по флангам группировки войск противника направились в их тылы с задачей окружить войска Вермахта в Москве. Не зря мы туда стрелковый корпус и четыре резервные дивизии перебросили, да и два танковых полка на новейших машинах, с пополнением пригодились. Так что ждём и надеемся. Если подразделения Вермахта будет окружены, то фактически им нечего будет противопоставить нам для дальнейшего наступления. Ведь в Москве не только мы потери несли, но и немцы. Резервов у них нет. А те две румынские дивизии, что находятся у них в тылу и используются как охранные, совершая многочисленные зафиксированные злодеяния, так воинами их назвать нельзя. Наши дивизия прошедшие горнила боёв их сметут и не заметят.

— Это было бы хорошо… Что с Оракулом делать? Догнать мы его не может, остановить тоже, а общаться с нами он не желает.

— Где он был всё это время, выяснили?

— Да. Он, оказывается, отдыхал в тропических морях, плавая на собственной яхте в окружении девушек-туземок. Что-то у него там было, лечился от чего-то.

— Откуда такие сведенья? — несколько удивился Сталин.

— Несколько часов назад начальник особого отдела фронта всё-таки смог его перехвалить во время обеда и пообщаться. Вот и получил от него эту информацию. Так уже удалось выяснить, что некто Гриша, тот, что Посредник, был им ликвидирован в Берлине, но Оракул-Один уверен, что оттого остались записи, которыми и пользуются немцы. Такая активность в новом поступлении техники обязана именно этим записям. У нас только-только серийные автоматы «Калашникова» пошли в войска, а у тех уже три месяца как используются штурмовые винтовки на базе того же автомата.

В это время в кабинет заглянул Поскрёбышев и сообщил:

— Товарищ Сталин. Сообщение от начальника отдела фронта. Оракул-Один во время излечения очередных больных потерял сознание и упал. У него из ушей потекла кровь. По предположению врачей это от обессиливания, он протрудился. Но к счастью жив…

***

До самого вечера я бегал по медсанбатам, больницам и госпиталям. В общем, туда, куда свозили большое количество раненых и адрес кого у меня был. В полночь меня вырубило в одном из госпиталей для командного состава из-за полного отсутствия сил, и очнулся я уже утром, обнаружив, что лежу под капельницей с глюкозой в одной из палат. Силы были, поэтому я незаметно для охранявших меня бойцов НКВД покинул палату, оделся на складе для выздоравливающих, была только командирская форма и, долечив тех, кого вчера не успел, меня вырубило на четвёртой палате, а было двадцать шесть, побежал по следующему адресу. Листок пропал вместе с формой и обувью, но я помнил, куда мне нужно бежать и бежал. К обеду я снова почувствовал упадок сил, но меня покормили, после чего я велел главврачу выйти на штаб фронта с сообщением, что я закончил, больше помощи от меня не будет и побежал в сторону передовой.

Вот там пришлось удивиться. Оббегал я Москву стороной и, надеясь найти линию фронта, которую собирался пересечь и добраться до отряда Зиновьева, а обнаружил пустые окопы. Наши, сбив немцев с позиций с помощью танков, визуально я видел три чадящие на ничейной полосе коробочки, да две были в глубине немецких позиций, так что наши, сбив немцев, рванули дальше, охватывая тех, кто сидел в городе. Гремело отовсюду, по освобожденной передовой по расчищенным сапёрами позициям следом за своими войсками шли тыловые подразделения. Как раз сейчас меняла позицию гаубичная батарея и двигалась колонна с боеприпасами. Постояв ещё пару секунд над бывшей позицией немецкого пулемётного гнезда, я побежал дальше. Толчок, который был так необходим Жукову, был им получен, по моим прикидкам я поднял на ноги около пятидесяти тысяч человек, вот он и воспользовался ситуацией. Похоже, окружение немецкой группировки в Москве дело времени. Резервов у тех тоже практически не было, так что тылы были безопасны для наступления, и наши сейчас давили всё, что встречалось на их пути, замыкая колечко.

Добравшись до Зиновьева, тот меня ждал я получил новый комплект формы, так как от прежнего снова остались одни лохмотья. В этот раз мне дали трофейное шёлковое нательное бельё, а так же немецкий комбинезон танкиста со споротыми нашивками. Сам капитан несколько хмуро поглядывал на меня. Пришлось спросить, чем я ему не угодил. Оказалось пока его партизанский отряд таскал трофеи уничтоженного батальона, в лесу создавая схроны с вооружением и техникой, трое часовых на базе вытащили из землянки комиссара и, собрав сухостой живьём сожгли его. Зиновьев всех трёх арестовал, но встретил непонимание у всего отряда. Те действия часовых одобряли.

Посмеявшись, я посоветовал наказать часовых только за неисполнение и пренебрежение воинским долгом, то есть оставление своих постов. Ну а то, что они сожгли немецкого агента ругать их не надо, да и благодарить тоже, намекнув при этом капитану, что в следующий раз если он не сможет остановить бунт, то пусть его возглавит.

Дальше просто. Мы быстро попрощались, я передал Зиновьеву ящик радиостанции и бумажку с записью канала для связи со штабом фронта, чтобы у них была связь, об этом Жуков меня попросил, прислав машину к предпоследнему госпиталю, после чего мы с летунами, а те были экипажем бомбардировщика, взлетели и направились ко Ржеву. Время было час дня, до момента срабатывания портала около трёх часов и я надеялся что успею. Через час, немецких истребителей в связи с наступление фронта в небе хватало, мы были на месте. Дважды за нами пытались увязаться «мессеры», но ястребки, которых в небе тоже было немало, их отгоняли. Повезло, в общем. А так немцы были удивлены, откуда тут взялся самолёт с эмблемами британского гражданского воздушного флота.

Когда под нами оказалась нужная деревня, я попрощался с летунами и особистом партизанского отряда, те собирались свернуть в сторону фронта, тут было чуть больше ста километров. У открыто дверцы меня поймал за плечо особист, и крепко сжав плечо, радостно прокричал в ухо:

— Радист только что поймал волну штаба! Наши замкнули колечко, немцы окружены!

Так же радостно похлопав его по плечу, я крикнул в ответ, шум ветра не давал нормально говорить:

— Сейчас осталось усилить это кольцо, чтобы немцы не вырвались и перемолоть их там. На месте.

Ещё раз получив благодарное сжатие плеча, я заметив сигнал лётчика, мы были на месте, и прыгнул без парашюта. Особист помахав рукой, прикрыл за мной дверцу. Ну а я, спланировав, сел на окраине деревни. При мне был комбез, ранец с трофеями, ну и оружие на боку, «парабеллум». Про ножи я и не говорю, четыре штуки было. В ранце кроме запасных портянок и белья, только продовольствие, причём столько, что тот был раздут как арбуз. Я уже знал, что самое ценное для меня во время активной работы и заранее запасся. Ну и не забыл про воду, на боку висел двухлитровый немецкий термос, залитый под пробку родниковой водой. Пока есть не хотелось, в партизанском отряде перед вылетом, да и во время самого полёта, я изрядно набил брюхо. Всё равно управлял самолётом не я, а лётчики.