Константин Соловьёв - Господин мертвец

Вспомнив про пленника, Дирк вернулся к креслу и легко разорвал колючую проволоку, которой были примотаны руки бедняги к подлокотникам. На шипах повисли выдранные из формы лохмотья, влажные и окрашенные в цвет ржавчины. Парень все еще был в сознании, но, судя по его лицу, был готов лишиться его – последний час определенно был не самым легким в его жизни. Перепачканное грязью и копотью лицо, залитое спекшейся кровью, всклокоченные волосы с ошметками глины, лопнувшие от сильного удара губы - все это являло не самую радужную картину. Но, если нет более серьезных ран, парень должен выдержать. Как только в расположение штаба прорвутся остальные части «Висельников», можно будет вызывать госпитальную команду и отправить его на заслуженный отдых.

- Вы хорошо держались, приятель, - сказал ему Дирк, чтоб приободрить, - Но довольно вам воевать. Теперь мы забираем вас домой.

Глаза у пленника заплыли, взгляд был мутный, рассеянный.

- Черт со мной… - пробормотал он, хватаясь за протянутую ему руку, - Плевать на меня… Штурм закончился? Мы победили?..

- Мы победили, - подтвердил Дирк, помогая ему подняться, - Не беспокойтесь об этом, лейтенант Крамер.

ГЛАВА 12

Судить о том, что такое война, могли

бы по-настоящему только мертвые:

только они одни узнали все до конца.

Эрих Мария Ремарк

Смотреть на человека, занятого работой, можно бесконечно, но Дирк, разделяя эту мысль неизвестного мудреца, находил в ней практический смысл. Человек, занятый работой, раскрывается, демонстрируя те черты, которые обычно могут быть сокрыты под толщей бытового безразличия или вежливости. То, как человек работает, может рассказать о нем больше, чем любая характеристика или служебная записка, достаточно иметь лишь наметанный глаз, чтобы подмечать мелкие детали и особенности, которые проявляются в любом случае. И неважно, тачает ли человек сапоги или собирает адскую машинку. Некоторые действуют порывисто, их руки прыгают от одного к другому, обгоняя друг друга, роняют вещи, трепещут над столом как перепуганные птицы. Другой, напротив, медлителен и скуп на движения. Кажется, не шевельнет и пальцем, если нет прямой необходимости. Третьи выполняют работу размеренно и монотонно, как заведенные механизмы, и выглядят сонными, безмерно уставшими.

Фельдфебель Брюннер работал так, что можно было заглядеться. Движения его были ловки, как у фокусника, и всякий предмет, который оказывался в его тонких, необычайно подвижных пальцах, порхал в воздухе. Ни одного лишнего движения, только совокупность звуков, которые рождаются под его руками – отрывистые щелчки, бульканье, негромкий треск, иногда – звон потревоженного металла. Брюннер был профессионалом в своем деле, и доказывал это каждой минутой, проведенной за работой.

И все же наблюдать за ним Дирк не любил. Это наблюдение рождало в нем отвращение, клубящееся где-то на самом дне восприятия подобно грязно-желтым клубам иприта, ползущим по дну траншеи. Здесь, в мастерских интендантского взвода, он как никогда остро чувствовал ту пропасть, которая, начертанная незримым перстом Госпожи, пролегла между ним и обычными людьми. Наверно, каждый ощущал это по-своему, поэтому в интендантском взводе редко случались гости – кроме тех, которых подручные Брюннера стаскивали с передовой. Да и понятно, кому охота глядеть на этот разделочный цех…

- Жарко было сегодня, - сказал Брюннер вслух, не отрываясь от своей работы. Будучи от природы человеком живым и общительного нрава, фельдфебель редко видел гостей и не упускал возможности поболтать, - Ох и жарко же… Восемь часов на ногах, верите ли. Несут и несут. Только уж думаешь, что кончено, ан на тебе, еще тащат… Вощеных ниток последняя катушка осталась, эфира восемь склянок… Хуже, кажется, только под Верденом было. Страшное время, страшное время, господин Корф… Мертвецов свозили на грузовиках, штабелями, как дрова. Заглядываешь в кузов, а там все шевелится, как в садке после рыбалки… Стонут, кричат, даже плачут, бывает. И ведь собирали не глядя, бывало, что на грузовик по пять-шесть лишних рук попадет или там головы отдельно валяются… Я тогда в «Мертвой Страже» служил, а их в ту пору как раз на Бар-ле-Дюк бросили, и попали они там под фланкирующий огонь полевых батарей… Верите ли, господин Корф, запах у нас в интендантской части стоял такой, какого и на бойне не бывает. Неделю сам смердел, хотя в баню каждый день ходил. Трупный запах – он такой, въедливый… Оно, конечно, понятно, что въедливый. Я когда еще по гражданской части работал, в похоронном бюро «Клейнер и Мотт», этот запашок хорошо узнал. Формалин формалином, а смерть берет свое… Но тут… Бывает, таким смрадом надышишься, что свет не мил, шатаешься после смены как пьяный.

Болтая, Брюннер не отвлекался от работы. Перед ним на грубо сколоченном столе лежал солдат, судя по обрывкам мундира, из взвода «желудей» Ланга. Живот его был разворочен, судя по всему, шрапнелью. Отвратительная рана, ничуть не похожая на чистые аккуратные разрезы вроде тех, что демонстрируют студентам-медикам в анатомическом театре. Настоящее месиво из остатков внутренностей с белеющими тут и там осколками кости. Солдат уставился в потолок. Судя по его бесстрастному лицу, это было не первое его ранение. Фельдфебель Брюннер, морщась, ловко вытаскивал из его раскрытого живота ворохи внутренностей, орудуя своим специальным инструментарием – никелированными лопаточками, крючками и щипцами. Это получалось у него удивительно ловко, но Дирк старался не смотреть на мелькающие руки интенданта.

Кроме них троих в наспех вырытом блиндаже интендантского взвода никого не было – подручные Брюннера разбежались по расположениям взводов, занятые более мелочной работой, не требующей внимания фельдфебеля: ампутировали пальцы, вправляли суставы, зашивали небольшие прорехи. Судя по старым часам на гвозде, был седьмой час утра. Дирк, давно утративший необходимость спать, ощущал тупое оцепенение, свойственное всякому человеку, которого рассвет застает не в постели. Голова казалась вроде пустой снарядной гильзы, все еще гудящей после выстрела, наполненной ядовитым дымом гранатфюллюнга [66] (нем.) Granatfullung – немецкое название пикриновой кислоты, использовавшейся в снарядах в качестве ВВ. .

- Много моих было? – спросил Дирк поспешно, чтобы избежать очередной истории Брюннера. Присутствие молчаливого собеседника делало главу интендантского взвода опасно словоохотливым.

- Ваших… Да пятеро, считайте. В общем, все легкие. Где пару ребер оторвало, где сухожилия лопнули… С таким любой мясник справился бы, только и умеющий свинью разделать. А, погодите, Классен не из ваших ли?