Петр Воробьев - Разбой

Что ж, не было новостью, что поморянин славился не только везучестью, но и на зависть разносторонней подкованностью в науках. Любимый ученик дядюшки Сеймура как-никак. Горм приподнялся в не более чем на треть ироническом полупоклоне:

– Самбор сын Мествина! Не только янтарный дракон тебе благоволит, но и аспидный с померанцевым! Может статься, нам действительно удастся прорваться к Щеглову Острогу!

– Сын Рагнара, внук Харальда, я знала, ты не оставишь неотмщёнными слёзы поруганных вдов, прибегнувших к тебе с мольбой о помощи! – таким образом заявила о своём появлении Бланид. – Собери ралландское войско и покарай убийц и поругателей!

Ненадолго и привычно, Горм лишился дара речи при виде супруги. Вот уж где и порода, и стать, и безукоризненный природный вкус. Особенно это вроде бы совершенно незатейливое платье из белого коннахтского льна-долгунца, перехваченное золотым пояском. Хотя технически, с мольбой (если «Это рука судьбы! Ты просто должен нам помочь!» определить как мольбу) к Горму прибегнул Самбор, пусть и много претерпевший, но тем не менее биологически навряд ли способный быть вдовой, однако, зачем портить высокую драму такими мелкими придирками? Горм молча поднялся с места и не преминул воспользоваться совершенно законным предлогом заключить Бланид в объятия, одновременно стараясь удержаться в рамках приличия. Тут же подоспела и Бевинн, та не в ралландском наряде, а в этлавагрском, тоже подпоясанном, но с боков не сшитом, и примкнула к приветствию, тем продлив Гормову бессловесность: вся кровь отлила у него от мозга.

– Тебя не только кормят неплохо, сын Рагнара, – заметил Самбор, для разнообразия, вроде бы почти совсем не поддевая.

– Сестра моя, возрадуйся! Быть войне, литься рекам крови! – провозгласила Бланид.

Слегка прийдя в себя, Горм в очередной раз подивился, как в такой прелестной головке могут уживаться такая доброта с такой кровожадностью, осторожно и не без сожаления выпутался из страстных двойных объятий, и подошёл к телефону.

– Бхеаннайг, соедини меня с Энгульсеем. Вызвони в Динас Малоре верфь, где строят плавучий док, а там пусть позовут самого Кромфрида Щуку!

Повесив трубку обратно на крюк, он несколько менее уверенно продолжил:

– Не очень понятно, правда, с какой стати Кромфрид отдаст нам свой док…

– Ну, не отдаст, а одолжит, – тоже не очень уверенно сказал Самбор.

– Нет, это-то как раз понятно, – Меттхильд постучала по облезлой мамонтовой шкуре переплёта «Ландслага».

Свод законов в полтора аршина на аршин и в пядь толщиной не поместился бы ни на одну полку, и потому хранился на особенных резных козлах. Не без усилия, Меттхильд взгромоздила книгу на полку сбоку козел, расстегнула застёжки, и, перелистав несколько страниц, прочла:

– «Далее, если по вине зложелателей или расточителей случается такая беда, что наступает враждебное войско на наши владения в каком-либо месте, или даже на земли, платящие дань или союзные, в таком случае мы не должны отказывать нашему конунгу в полном ополчении воинов с кораблями»…

Меттхильд многозначительно оглядела слушавших. Самбора настолько распёрло от гордости за супругу, что ему даже временно пришлось прервать поглощение яблочной коврижки. Бевинн шепнула:

– Будь он не поморянин, а поросёнок, я б сказала, его легче забить, чем прокормить.

Оказалось, что эта возмутительная сатира – ещё полбеды, поскольку затем обольстительница решила засунуть в Гормово ухо язык. Стараясь сохранить самообладание, Горм принялся слушать дальше:

– «И оружием, если он и мудрейшие мужи видят в этом большую необходимость. А если меньшая в том есть нужда, примем с благодарностью, если отпустит».

– Кого отпустит? – не понял Самбор.

– Ну вы, мужи, как дети, – перегнувшись над книгой, Меттхильд хитро глянула на Горма с Бевинн, а поморянина потянула за воротник.

– Ты, – она потрепала Самбору волосы. – Принёс ему, – она указала на Горма. – Весть о вторжении враждебного войска. Теперь всё, что сыну Рагнара и внуку Харальда осталось сделать, это послать в Динас Малор ратную стрелу! Он же сейчас единственный на весь Северный Союз конунг! Вели резать стрелу, Кнутлинг!

«Если я конунг, почему мне все только и делают, что приказывают, кому помочь, кого покарать, и что резать»? – подумал Горм, вслух же сказал:

– Для порядка, давайте только сперва дело с мудрейшими мужами обсужу, всё равно на полдень уже встреча назначена.

Ответ «мудрейших» на предложение сплавать на материк с кем-нибудь сразиться не вызывал никакого сомнения, как и их сугубая стратегическая, тактическая, и логистическая бесполезность в предстоявшем походе. Закон законом, но вряд ли «ратная стрела» от конунга из Ралланда потянула бы на созыв сколько-нибудь приличного ополчения из высокомерных и изнеженных энгульсейцев, ни в ломаный обол не ставивших западных соседей. С энгульсейскими эстетами, однако, дело шло не о сборе войска, а всего-то о том, чтобы на месяцок-другой одолжить чужой плавучий док, уже выплаченный Винетой, в обмен на годы и годы исключительного права на самовосхваление. Прибавить к этому возможность почти совсем без драки попасть в большие забияки [292], и можно было уже предугадывать заголовок первой полосы завтрашнего «Боды»: «Мощь энгульсейской технологии в очередной раз спасёт Северный Союз».

Нажав другую кнопку на телефоне, Горм вновь поднёс к уху трубку.

– Здесь Идан!

– Идан, готовь отключение от энергосистемы и переход на автономию! Готовность два часа!

– Есть готовность два часа! С четвёртым обменником что делать?

– Если деионизированной воды недостаточно, пусть пришлют из Кель Мора поездом, да чтоб до без четверти двух пополудни здесь была!

Одной из немногих положительных сторон ралландской верности обычаям было, что если конунг чего просил (особенно воды на болоте, или там жёлудей в дубняке), отказать ему значило опозориться. Горм довольно огляделся по сторонам. Сам себя он, к счастью, не видел, а остальная обстановка без какого-либо приукрашивания вполне тянула уже не на заголовок дённика, а на историческое полотно: «Ралланд приходит на помощь Нордланду». Буколический вид с холмами, развалинами, и овцами в окне, две рыжеволосых красавицы с румянцем праведного гнева на щеках, облачённые в ладно облегавшие их роскошные формы лёгкие домашние платья, стройная иноземка, сквозь очки на породистом носике изучающая свод законов, и пришедший издалека за помощью воин со скорбными складками недавних лишений на челе, в диковинном венедском наряде… Венедский воин в диковинном наряде выбрал именно этот исторический миг, чтобы приняться жрать, как не в себя, марог, макая куски в сливочный варенец.