Оливер Боуден - Assassins Creed. Ренессанс

– Позабочусь как о собственных родственниках.

– Если со мной что-то случится…

– Верьте в себя, и с вами ничего не случится.

На следующий день Эцио пришел к базилике Санта-Кроче заблаговременно. С утра он усиленно готовился, упражняясь со скрытым клинком, пока не достиг удовлетворяющих его результатов. Перед глазами мелькали сцены казни отца и братьев, а в ушах звенел жестокий, неумолимый голос Альберти, произносящий слова приговора.

Подойдя к месту выставки, Эцио заметил впереди двух человек, окруженных небольшим отрядом телохранителей. На мундирах этих двоих были нашиты эмблемы: пять красных шаров на желтом фоне – герб рода Медичи. Идущие о чем-то спорили. Эцио приблизился, чтобы расслышать их разговор. Оба остановились перед портиком церкви. Молодой человек растворился в темноте и замер. Разговор велся вполголоса и, похоже, был неприятен обоим. Одним из споривших был Уберто Альберти, другим – худощавый мужчина лет тридцати, на волевом лице которого выделялся крупный нос. Его плащ и шапочка были красного цвета. Поверх плаща он накинул серебристо-зеленую мантию. Герцог Лоренцо – Il Magnifico [48], как называли его сподвижники. Этот неофициальный титул заставлял морщиться семейство Пацци и их сторонников.

– Вы не можете упрекать меня в содеянном, – говорил Альберти. – Я действовал на основании полученных сведений и неопровержимых доказательств. Я руководствовался законом и не выходил за пределы собственных полномочий!

– Нет, гонфалоньер, вы именно что вышли за пределы собственных полномочий. Вы воспользовались тем, что меня не было во Флоренции. Вы допустили самоуправство, и я более чем недоволен вами.

– Да кто вы такой, чтобы говорить о пределах? Вы захватили власть над Флоренцией, сделались флорентийским герцогом, не получив на то официального согласия Синьории и вообще кого бы то ни было!

– Ничего подобного!

Альберти саркастически рассмеялся:

– Ну конечно! Я и не ожидал услышать от вас что-либо иное! Вы – сама невинность! Очень удобная позиция. В Карреджо вы окружили себя людьми, большинство из которых считаются опасными вольнодумцами: Фичино, Мирандола и этот пресмыкатель Полициано! Нам представилась возможность проверить, далеко ли простирается ваше влияние. Так вот, оказалось, что в действительности его… нет. Мне и моим союзникам это послужило ценным уроком.

– Да. Вашим союзникам. Семейству Пацци. Признайтесь, ради них все и затевалось?

– Советую выбирать выражения, ваша светлость, – сказал Альберти, отрываясь от разглядывания своих ногтей. – Это может привлечь нежелательное внимание.

Но в его тоне звучала неуверенность.

– По-моему, это вам надо выбирать выражения, гонфалоньер. Передайте этот совет и вашим сторонникам. Считайте мои слова дружеским предостережением.

Сказав это, Лоренцо вместе с телохранителями скрылся в дверях церкви. Альберти поплелся следом. Эцио показалось, что гонфалоньер осыпает себя проклятиями.

Часть дворовой колоннады была украшена золотой парчой, в которой ярко отражались сотни свечей. В центре, возле фонтана, был воздвигнут помост, где сидело несколько музыкантов. На другом помосте стояла удивительно красивая бронзовая статуя высотой в половину человеческого роста. Колоннада и отбрасываемые ею тени помогали Эцио оставаться незаметным. Когда он вошел, Лоренцо как раз высказывал свое восхищение автору работы. Здесь же находился и загадочный человек, которого Эцио видел рядом с Альберти в день казни своих отца и братьев. Сейчас он был в плаще с глубоким капюшоном.

Сам Альберти стоял поодаль, окруженный восторженными сторонниками из числа местной знати. Улавливая обрывки разговоров, Эцио понял: все они поздравляли гонфалоньера с избавлением города от такой опасной заразы, как семейство Аудиторе. Молодой человек привык считать, что у его отца было множество друзей. Но он никогда не думал, что у покойного Джованни в городе было столько врагов. Многие таились, выжидали и осмелились выступить против отца, только когда Лоренцо – его главный союзник – уехал из Флоренции. Эцио улыбнулся, услышав, как одна знатная дама выразила надежду, что герцог оценил рвение Альберти. Слова наверняка больно ранили гонфалоньера. Но потом Аудиторе услышал кое-что посерьезнее.

– У них же был и третий сын. Эцио, кажется? – спросил какой-то аристократ. – Ему удалось скрыться?

Альберти выдавил улыбку:

– Этот юнец не представляет для нас никакой угрозы. Слабые ручонки и еще более слабая голова. Еще до конца нынешней недели его схватят и казнят.

Его приспешники одобрительно засмеялись.

– А куда теперь вы направите свои стопы, Уберто? – спросил другой аристократ. – Наверное, станете председателем Синьории?

– Это как Богу будет угодно, – развел руками Альберти. – Мое единственное стремление – служить Флоренции преданно и верно.

– Что бы вы ни выбрали, знайте: мы вас поддержим.

– Рад, бесконечно рад это слышать. Поживем – увидим, как говорится, – сдержанно улыбнулся Альберти. – А сейчас, друзья мои, предлагаю забыть о политике и насладиться красотой этой изумительной статуи, щедро подаренной нашему городу благородным Медичи.

Эцио подождал, пока спутники Альберти не уйдут к помосту со статуей Давида. Гонфалоньер остался на месте. Взяв бокал вина, он стоял, разглядывая собравшихся. Удовлетворение в глазах Альберти то и дело сменялось настороженностью. Аудиторе понимал: вот она, долгожданная возможность отомстить. Внимание всех сейчас было приковано к статуе. Верроккьо, запинаясь, произносил речь.

– Представляю, как вы давились словами, вознося эту последнюю хвалу, – прошипел Эцио. – Но уж такова ваша природа – быть неискренним до конца.

Альберти в ужасе выпучил глаза, узнав говорившего по голосу.

– Ты!

– Да, гонфалоньер. Это я, Эцио. Я пришел отомстить за убийство моего отца, считавшего вас своим другом, и моих братьев, которые не сделали вам ничего плохого.

Альберти услышал негромкий металлический лязг, затем увидел лезвие клинка, нацеленное ему в горло.

– Прощайте, гонфалоньер, – холодно произнес Эцио.

– Погоди! – выдохнул Альберти. – В моем положении ты бы сделал то же самое. Ты бы защищал тех, кого любишь. Прости меня, Эцио. У меня не было выбора.

Мольбы Альберти были для Эцио пустым звуком. Он пододвинулся ближе. У гонфалоньера был выбор. Предатель мог с честью выйти из затеянной игры, но не захотел разочаровывать свору Пацци и остальных своих союзников.

– А вам не кажется, что я сейчас делаю то же самое – защищаю тех, кого люблю? Если бы вы дотянулись до моей матери и сестры, вы бы не пощадили и их. Вам хотелось извести под корень все семейство Аудиторе. Отвечайте, куда вы спрятали документы, которые я вам принес по просьбе отца? Или сожгли, боясь, что однажды тайное станет явным? Хотя бы перед смертью скажите правду.