Дмитрий Старицкий - Вверх по течению

— Примерно так, если на пальцах объяснять, — отмахнулся от меня изобретатель.

Что ему какой-то фельдфебель. Пусть даже и старший.

— Каков будет подъемный вес вашего дирижабля? — заинтересованно спросил каплей.

— Как всегда, половина веса самого аппарата, — тут же ответил Гурвинек. — Это закон воздухоплавания. Расчетный объем газа в баллонах — тридцать две тысячи кубических метров. Такой большой дирижабль еще никто не строил, — гордо добавил он.

— Простите, мастер, — вмешался я, — господина капитан-лейтенанта интересует, скорее, свободная полезная нагрузка, за вычетом веса необходимых грузов и экипажа.

— Две тонны в гондолах. Максимум.

— А если использовать пространство под оболочкой между гондолами? — спросил я, припоминая историю цеппелинов в моем мире.

— Так никто еще не делал, — резко ответил мастер, как бы обрезая тему.

— Но у вас конструктивно предусмотрен переход между гондолами внутри оболочки? — не отставал я.

— Предусмотрен. В войлочной обуви. Потому как там возможно образование смеси воздуха и стравленного с баллонетов светильного газа. А это огнеопасно.

— Почему же нельзя сделать там грузовой отсек?

— Потому что когда будет натянута оболочка на каркас, то не будет никакой возможности для погрузки-разгрузки в этом объеме. Только в гондолах. Можно, конечно, прицепить и третью гондолу, но ее вес почти весь дополнительный груз съест сам. Так что смысла не вижу.

— А если нужно будет только подвесить груз небольших габаритов? Но много. Снизу. Разгружать не потребуется. Он сам упадет с высоты.

— Бред, — сказал, как слово выплюнул, Гурвинек.

— А я бы посоветовал вам, мастер, все же прислушаться к фельдфебелю и изыскать такую возможность. Ибо только от нее зависит, будет у вас дальнейшее финансирование этого проекта от армии или нет, — веско сказал Вахрумка, давя на самое больное место изобретателя.

— А где я теперь достану кишки с сорока тысяч коров для оболочки баллонетов? Чтобы они газ не стравливали. Армия обеспечит? — взвился изобретатель.

— Судя по тому, как в последнее время в империи развивается консервная промышленность на нужды армии, — ответил ему капитан-лейтенант, — то армия вполне в силах такое количество вам обеспечить. Не за один подход, но в течение какого-то времени точно.

— Где мне расписаться кровью? — устало сказал мастер Гурвинек.

Но глаза у него потеплели.

— Вот здесь, — спокойно ответил Вахрумка, доставая бумагу из планшета. — В подписке о неразглашении военной тайны.

Курировать этот проект с удовольствием взялся каплей.

Через две недели прекрасным погожим днем под первые красивые редкие и пушистые снежинки состоялся на вокзале пафосный митинг и манифестация.

Король на фоне длинных орудийных жерл раздавал на перроне гвардейские знамена железнодорожным артиллеристам и принимал их торжественные клятвы.

Пушечные дивизионы также стали лейб-гвардией, как и мортирные полки. И также с эпитетом «особого могущества».

Как я и подозревал, когда склепали вторую восьмидюймовую мортиру, она тоже стала отдельным полком. Шушукались меж собой заводские, что им привезли в депо ствол аж десятидюймовой короткой пушки. Ее сняли со старого, списанного уже броненосца. Специально для переделки в гаубицу на железном ходу.

Король так развлекается или реально к наступлению готовятся?

Шеренги пушкарей в черной коже и красных штанах коленопреклоненные перед склоненными к королю знаменами со слезой на глазах клялись биться с врагом до последней капли крови. Свои кожаные шлемы, так похожие на советские танкистские середины тридцатых годов, они повесили на сгиб левого локтя. На шее у каждого очки-консервы. Из холодного оружия у всех только короткие морские кортики.

Потом король вручал боевые стяги знаменосцам новых гвардейских полков и отдельных дивизионов.

Паровозы шипели и фыркали белым паром.

Орудия гордо старались проткнуть небо.

Король на этом фоне красиво позировал.

Фотографы изводили магний на вспышки.

Экзальтированные дамочки падали в обморок от избытка чувств на руки сопровождающих их мужчин. Что удивительно, ни одна не промахнулась.

Не хватало только берущей за душу и трясущей ее музыки типа «Вставай, страна огромная…» из черной тарелки репродуктора над перроном.

Что-то сдвинулось в бюрократических шестеренках королевства в сторону активизации внутренней пропаганды. Скорее всего, то, что вопреки довоенным планам война все-таки неопределенно затянулась. В штабе об этом половина разговоров велась в столовой.

Полагаю все же, что первым маленьким камешком, столкнувшим мощную лавину пропаганды, явился сопровождающий нас на укрепрайон Данко Шибз с треногой фотоаппарата, навязавшийся с нами в инспекцию. Брать его мы не хотели, но последовал звонок из дворца, и скрепя сердце Вахрумка согласился. А по приезду обратно в город «фотографический художник» разродился целой серией комиксов про войну. Иначе как назвать эту иллюстрированную публикацию длинной в недельный марафон на разворот ежедневной газеты с краткими емкими подписями? Завершающиеся каждый раз патриотическими призывами жертвовать деньги в «Королевский фонд обороны» на организацию в окопах полевых бань и вошебоек.

И ведь сработало.

А потом все газеты, обзавидовавшись «Королевской хронике», вдруг решили, что не иметь на фронте собственных корреспондентов им западло. И понеслась вакханалия, закономерно приведшая к возникновению военной цензуры, не только читающей письма солдат с фронта, но и читающей все газеты в империи. Появилось расхожее понятие военной тайны, иной раз весьма своеобразно понимаемой. Но в общем настрой пишущей братии был вполне патриотический. Даже критика командования была вполне конструктивной, требующая внимания к труженику войны, несущему основные тяготы фронтовой жизни, — рядовому солдату.

Но вернемся на вокзал, где король на фоне особой гордости королевства — орудий особого могущества — раздавал награды.

С особой помпой награждали врачей санитарных поездов гражданскими орденами. Тут я с удивлением узнал, что большинство таких поездов частные и содержатся богатыми аристократами, когда целиком, а когда и в складчину. Им также досталось по ордену. В поощрение своевременного рвения. Такого количества раненых с первых дней боев никто не ожидал.

Полковых фельдшеров впервые в истории возводили в кавалеры Креста военных заслуг за исполнение профессиональных обязанностей в окопах под артиллерийским обстрелом. А солдат-санитаров, выносящих раненых с поля боя под пулями, даже престижными Солдатскими крестами, которые всегда давались исключительно за личную храбрость. Даже норматив появился: за сотого раненого, вынесенного вместе с его оружием в безопасное место из-под огня противника, — крест.