Дмитрий Старицкий - Оружейный барон

— Что тебя сегодня интересует, Савва?

— Как обычно… Первый разъезд. Второй разъезд. Выходная стрелка. Станция. Мост. Паром. И мой старый укрепрайон на сладкое. И все средства усиления вдоль железной дороги от нее к фортам. На обратной дороге над болотами по прямой срежем. Там твою батарею и поищем.

— Боишься за свой сухопутный крейсер? — подначил меня Плотто, впрочем, без злобности.

— Боюсь, — не стал я скрывать. — Тебе в небе хорошо — лети, куда хочешь вольной птицей, а мне на земле только по рельсам. Ни вправо ни влево…

— Господа офицеры, — подал голос боцманмат со штурвала горизонтального полета, он же впередсмотрящий, так как стоит в самой носовой оконечности гондолы. — Кони. Много коней. Идут своим ходом вдоль рокады на юг. Десять румбов от курса в правую раковину.

Мы вперили глаза в бинокли. Разглядели только клубы пыли вдоль железной дороги.

Нехило фельдмаршал Смигл тут расхозяйствовался. Этак он резервы между двумя основными участками фронта легко может перекидывать. А главное быстро. Причем его рокада — нормальный железнодорожный путь с насыпью, а не конно-железные узкоколейки, как у нас.

— Почему ты решил, что это кони? — переспросил Плотто боцманмата. — Может, быков царцы гонят на мясо?

— А то как же, господин корвет-капитан, — с гордостью ответил тот. — Разрывы между пылевыми облаками четкие. В походных колоннах идет кавалерия. Не меньше полка.

— Вот мы сейчас твою задумку и проверим в условиях, приближенных к боевым, — ухмыльнулся мне Плотто и скомандовал матросам: — Приготовиться к психической атаке.

Двое матросов тут же запрыгнули на вертикальный трап и, скользя валенками по круглым дюралевым перекладинам, скрылись во внутренней галерее внутри дирижабля. Только черный провал потолочного люка остался раскрытым.

Плотто отдавал короткие команды в раструб переговорного устройства, и винты на фермах задней гондолы, отсверкивая на солнце, раскрутились сильнее обычного. По всему дирижаблю прошла некоторая дрожь. Одновременно мы стали снижаться, догоняя эту плохо видимую за клубами пыли колонну.

— Посмотрим сейчас на твой «ужас, летящий на крыльях ночи» при дневном свете в боевых условиях, — усмехнулся Плотто. — Когда его испытали на коровах, что пасутся на заливных лугах в Будвице, то на меня даже во Дворец пожаловались, что они доиться перестали от страха, — и тут же без какого-либо перехода поплакался мне: — Как же зверски хочется курить… Хоть бросай.

— Бросай, — посоветовал я. — Никотин — это зависимость. А то не выдержишь как-нибудь и сожжешь свой дирижабль вместе с обученным экипажем.

— Только это и останавливает, — буркнул Плотто, подходя к центральному столику с бомбическим прицелом.

Офицер припал к окуляру, отдавая короткие команды на оба штурвала. Когда удовлетворился совмещением летательного аппарата с целью, направлением и высотой, приказал:

— Восьмой… Сброс!

Команду тут же продублировали в раструб переговорного устройства. Точно такое же, как на пароходном мостике стоит, чтобы с машинным отделением разговаривать.

От дирижабля между гондолами отделилась столитровая металлическая бочка, пустая, пробитая рваными дырками во многих местах. Такая маленькая по сравнению с огромным летательным аппаратом. Бочка с легким ускорением полетела к земле, и по мере того как набирала скорость, визжала все сильнее на очень противной ноте, пока этот визг не перешел в инфернальный рев на грани инфразвука. Даже нас пробрало.

Вытянутое пылевое облако под нами как взорвалось в разные стороны. В бинокль было видно, что всадники совсем не управляют лошадьми, а только стараются не слететь с них. Кавалерийский полк полностью потерял управляемость. Породистые лошади уносили седоков, куда им в голову взбредет, лишь бы подальше от этого падающего с неба адского рева, пробирающего до печенок. А больше никаких звуков снизу до нас не доносилось.

— Это ж надо же, — засмеялся Плотто. — От одной бочки. Коровы и то меньше шугались. А если десяток сразу скинуть?

— Лошади вообще существа пугливые, — подал свою реплику Шибз, подходя к нам из своего дальнего угла гондолы.

— А аппарат? — спросил я его. — Такие кадры внизу… Данко, ты чё?

— А что я? — ответил фотографический художник, временно работающий на армейскую разведку. — Пленка кончилась. Надо бобину переснаряжать. Потом мне этот аттракцион на бис повторите, господа офицеры, я зафиксирую для истории.

Матросы и офицеры в гондоле, глядя на панику в рядах царских кавалеристов, радовались, как нашкодившие и оставшиеся без ожидаемого наказания дети. И только старый кондуктóр на штурвале задумчиво протянул:

— М-да… Сегодня кавалерия как род войск отмерла… хотя мы никого не убили, даже не ранили.

— Разговорчики, — оборвал его Плотто. — Поднять аппарат на тысячу сто метров. Не дай ушедшие боги, опомнятся драгуны и начнут по гондоле залпами палить, даже штанов не поменяв.

Перед железнодорожным паромом увидели неожиданно столпотворение людей и повозок, а также вагонов, которые заталкивал на паром маленький и короткий, почти квадратный маневровый паровозик. Между берегами Ныси курсировали еще десятка три больших лодок, увозя людей на правый восточный берег, возвращаясь пустыми за новой порцией вояк.

— Во какая прекрасная цель, большая… — сказал Шибз из-за своего большого киноаппарата. — Бросайте бочку, я как раз бобину поменял.

— Нет, — ответил ему Плотто, даже не оборачиваясь. — Вот если бы они на наш берег переправлялись, я бы и бомбы не пожалел. А так… пусть уходят.

— Вит, это южная дорога, — констатировал я. — Похоже на то, что у Смигла забрали резервы на Цугульские перевалы против наступления отогузов.

— Так это же просто прекрасно, Савва, — отозвался офицер. — С тебя бутылка игристого.

— За что? — включил я дурачка.

— За гаубичную батарею. Вон она на платформах. Ее как раз на паром грузят. А это минус шесть орудий калибра в сорок восемь линий, которые не будут стрелять в тебя и твой броненосец.

Плотто оторвался от бинокля и возвысил голос:

— Слушать всем.

Дождался всеобщего внимания и продолжил:

— Каждый считает войска внизу по отдельности на обоих берегах. Потом сверим показания. Шибз?

Тот выглянул из-за киноаппарата.

— Чтобы все заснял без брака. Это очень важно.

— Все, что от меня зависит, будет сделано, Вит. Ты меня знаешь. В прошлый раз был лабораторный брак пленки… Виноват не я, а изготовитель.

— Все работаем.

В гондоле установилась тишина. Слышно было только, как стрекочет шестеренками киноаппарат и подвывает ветер в стойках. Каждый вынул блокнот, в который черкал карандашиком пометки.