Василий Звягинцев - Фазовый переход. Том 1. «Дебют»

А о том, что есть еще и другая реальность, такая вот, с троцкистской РСФСР, какой-то Югороссией и Новой Экономической Политикой (накрепко связанной в его сознании с именами Ленина и Сталина), Михаил даже и не подозревал. Узнал в последние секунды своего пребывания в прежней жизни, да вот сейчас услышал от сотрудника карательной организации со знакомым названием.

Но собеседников Воловича гораздо больше заинтересовали не причины и поводы его попадания в их мир, а сам механизм процесса.

– Что, вот так просто можно взять и перейти на восемьдесят лет назад? – спросил Кочура, без большого, впрочем, удивления. Как о вещи, ему ранее неизвестной, но находящейся вполне в пределах технических и, так сказать, смысловых возможностей.

Это не слишком удивительно, ибо в стране, только что совершившей фазовый переход «из царства необходимости в царство свободы», живущей в условиях стремительного прогресса во всех областях (благодаря в том числе и всяческим новинкам, регулярно поступающим из Новороссии), грань между возможным и невозможным почти что и не ощущалась. Не зря Алексей Толстой начал свою «Аэлиту» с листочка объявления, посредством которого инженер Лось искал себе попутчика для полета на Марс. Первых читателей знаменитой повести сей литературный прием нисколько не удивил, время было такое – «больших ожиданий», как писал Паустовский. Не похожее на более позднее и забюрократизированное.

И песню не так просто придумали: «Мы покоряем пространство и время, мы – молодые хозяева Земли». Профессор Преображенский превращал дворнягу в товарища Шарикова, другой профессор, Богомолец, обещал Сталину вечную жизнь, за что был удостоен звания академика и собственного НИИ. Партийный деятель, писатель и по совместительству врач, Богданов подходил к проблеме бессмертия с другой стороны, возлагая надежды на переливание крови. Циолковский пророчествовал о скором заселении космоса, философ Федоров вообще замахнулся на всеобщее воскрешение умерших. Такое было время…

Поэтому и вопрос был задан вполне практический, без неуместной ажиотации.

– Получается, что можно, – ответил Волович, – раз я здесь перед вами. Только едва ли я смогу объяснить, как это практически делается. Перед вами, как ни смешно звучит, – жертва несчастного случая и человеческой подлости в некотором смысле. Ну, чрезмерной доверчивости и ревности, как у известного Отелло, я допускаю, – слегка подправил оценку Михаил, увидев, как удивленно дернулась бровь чекиста при слове «подлость».

– Видите ли, я хорошо знаком с директором научного института, занимающегося всякими явлениями, либо отрицаемыми, либо недооцениваемыми официальной наукой. Теория параллельных пространств и связей между ними входит в круг их интересов. А я, как журналист, их деятельность от случая к случаю освещал… И вот надо же случиться, у этого господина Ляхова есть красавица невеста, которую он ко мне без всяких оснований приревновал…

Сидевший рядом Соболевский окинул взглядом непрезентабельно одетого и чрезмерно упитанного репортера и не слишком вежливо хмыкнул, как бы соглашаясь с тезисом, что ревность в отношении «красавицы» была явно необоснованной.

Волович захотел обидеться еще и на него, но вовремя сообразил, что сейчас – неуместно. Просто пропустил междометие мимо ушей.

– Да, приревновал, и вместо того, чтобы выяснить все, как принято между воспитанными людьми, заманил меня в свою лабораторию и внезапно столкнул в некую дверь, ведущую, как оказалось, оттуда – сюда… Я свалился прямо в реку…

Соболевский снова, совершенно бесцеремонно и даже демонстративно втянул носом воздух и сказал, что, к сожалению, речки в Подмосковье не всегда отличаются чистотой. Некультурные селяне сваливают в них навоз и вообще всякую дрянь.

Это тоже можно было расценить как оскорбление, но… Не время, не время.

– То есть историческое, по всем признакам, эпохальное, можно сказать, событие так пошло переплетается с фарсом? – спросил Кочура, окончательно развернувшись на своем сиденье и, положив локти на его спинку, почти в упор разглядывая Воловича. Не боясь, что в столь неудобной позе на первом же приличном ухабе может опрокинуться назад и разбить себе голову о рамку ветрового стекла. – Как если бы Колумб в семейной ссоре получил от жены сковородкой по голове, обиделся, решил развеяться морской прогулкой и случайно открыл Америку?

– Знаете, хоть аналогия и хромает, но что-то в ней есть, – согласился Волович. – Несопоставимость причин и следствий…

А в голову его тем временем начало закрадываться подозрение, что не так все просто. В том числе и с чекистами. Ляхов же сказал, издеваясь, что попросит своих знакомых в этой параллели, видных чекистов и сталинских сатрапов, Агранова, Мехлиса и их куратора, какую-то Ларису, заняться судьбой Воловича в этом мире. Что же за должность у этой Ларисы, если она может «курировать» таких увенчанных четырьмя ромбами [114] Здесь у Воловича в мыслях некий анахронизм. Агранов в известной Михаилу истории хоть и носил спецзвание «Комиссар Госбезопасности первого ранга», но намного позже. Мехлис же получил звание «армейский комиссар» и четыре ромба только в 1938 г. при назначении начальником Политуправления РККА. В описываемое время Агранов – начальник ГУГБ ОГПУ РСФСР и «Комиссар госбезопасности» без ранга, Мехлис – вообще штатский, главный редактор «Правды». товарищей, как вышеупомянутые?

Впрочем, он вспомнил, что имя такое в разговорах между Ляховым и его подругами несколько раз упоминалось. Была она, кажется, женой одного из владельцев квартиры на Столешниковом, да и сама занимала какой-то важный пост в иерархии стоящих над Ляховым людей. С некоторыми из них он встречался, с Берестиным, например, с леди Спенсер, еще с кем-то, а эта самая Лариса ни разу не обозначилась, ни официально, ни в частном порядке. Впрочем, какое это имеет значение? Те люди работали в «имперской параллели», она, выходит, в этой. И еще другие есть, тоже со своими кураторами. Прочно пучок реальностей этим «Братством» схвачен, на самом деле полным идиотизмом было вообразить, что он что-то сможет им противопоставить. Нашли бы хоть на краю любого из доступных им «светов», никакой Лютенс и никакая личная охрана не помогли бы…

Хорошо, хоть жизнь оставили и в одиночку не посадили пожизненно. А так даже и необитаемый остров лучше пули в затылок или нескончаемой вони параши в сыром каменном мешке.

Мысль о параше навеял, скорее всего, неистребимый запашок от штанов. В бензине постирать бы, тогда, глядишь, выветрится. Доехать до места и выбросить все немедленно. А что за место и на что менять? Вдруг да на тюремную робу?