Валерий Большаков - Диверсант № 1. Наш человек Судоплатов

Бойцы притихли, а Яков поднялся из окопа и криво усмехнулся:

– Пугают фрицы. Пара минометов стреляет, а десять репродукторов усиливают звук. Пускай себе забавляются…

Немцам и самим надоел «радиоконцерт по заявкам» – вырубились динамики. Незаметно опустилась тьма – и настала тишина. Ночью ее нарушали лишь одиночные пушечные выстрелы: каждые пятнадцать минут, хоть часы сверяй, немцы выпускали снаряд по позициям 6-й батареи, лишь бы нагадить, не дать поспать.

– Голованыч! Прямой наводкой по этим любителям ночной жизни!

– Есть!

Пушка грохнула, усылая «пилюлю снотворного».

Не успел ствол после отката стать на свое место, а заряжающий уже вложил новый снаряд.

– Правее… Огонь!

Снаряд прошелестел по-над верхушками деревьев и, видать, попал, куда надо. Немецкий «будильник» больше не «звенел».

– Шорин, Юсупов, Гильбурд, ко мне. Вот что… – Яков задумался, снял фуражку и вытер лоб. – Мы не знаем, что противник затевает. Скорей всего готовится к новому штурму. Короче, нужен свежий «язык».

– Д-доб-будем, т-товарищ с-с-старший л-лейтенант.

– Задачу выполним, – добавил Гильбурд.

– Давайте… Ровно в одиннадцать мы откроем огонь и отвлечем внимание. Успеете?

– Ус-спеем, т-товарищ с-с-старший л-лейтенант!

– Ну, давайте…

Проводив разведчиков, Джугашвили вернулся на старое место – стенку траншеи подпирать. Задумался. В общем-то, он даже рад был, что попал в окружение. Разумеется, никому в этой стыдной радости признаваться нельзя, народ не поймет. Просто не у всех такой отец – «отец народов». Стоило командованию узнать, что в их части служит сын самого Сталина, как они тут же начинали его опекать, оберегать, оставлять при штабе…

Окружение все смешало – дивизию раздербанили, побили, и теперь отдельные роты и взводы сами, как могли, отступали, огрызаясь, занимая оборону и снова снимаясь с места. Яков вздохнул. Уже все знают, что ему сказал отец, узнав о желании идти на фронт. «Иди, воюй». Жестко? Так ведь никому не известно, что Иосиф Виссарионович думает на самом деле, что он чувствует, и ничего не удается прочитать в его рысьих зрачках. Он – Сталин и не имеет права на доброту и сочувствие, на жалость и сострадание. Ему нельзя быть ласковым даже со своими детьми, нельзя Сталину выделять кого-то одного или двух из миллионов остальных, ведь он – вождь… А Сталин и терзается, и расстраивается, и переживает, как всякий человек. Усилием воли давит в себе человеческое, и бронзовеет… Так надо. Вот только никому не интересно, что об этом думают Яша и Вася…

…Ночь выдалась холодная и сырая. Луна яркая, высвечивала стволы деревьев и клочья тумана. Шорин, Юсупов и Гильбурд шагали след в след. Пятнистые мешковатые халаты укрывали хорошо, когда не двигаешься, но именно движение и может их выдать. На опушке Шорин остановился – дальше проволочное заграждение. Гильбурд осторожно перерезал проволоку и разминировал проход. Шорин спрыгнул в первую траншею, где было пусто. В то же мгновенье полыхнул разрыв, бросая короткий высвет и ударяя по ушам. Под шумок разведчики пробрались ко второй траншее. Вспышка – и Шорин увидел полуразваленное строение вроде амбара, а под ним – ДЗОТ. Немецкий часовой заметил троицу, окликнул, клацнул затвором, но русские его игнорировали – не спеша свернули по траншее вправо. Часовой успокоился, видать, принял за своих.

Гильбурд, выдвинувшийся вперед, подал товарищам знак – над бруствером торчал ствол пулемета. Громко болтая о своем, гитлеровском, высунулись два немца. Шорин бросил в них гранату, а Юсупов поддержал очередью из трофейного «Шмайссера». Хлопок гранаты и выстрелы будто растворились в грохоте разрывов и ошалевшие немцы не могли взять в толк, что творится совсем рядом с ними, в соседнем окопе. Гильбурд ворвался в ход сообщения и крикнул:

– Хальт!

Два фашиста материализовались перед разведчиками. Шорин свалил одного короткой очередью, другой успел и сам выстрелить – пуля прошила Николаю левую руку. Юсупов быстренько перетянул рану прямо поверх маскхалата.

– Пущай стреляют, – кряхтел он. – Виднее будет откуда!

Правда, туман мешал вести наблюдение. Пулеметы, винтовки и автоматы били, казалось, со всех сторон сразу, да еще ракеты вспыхивали вверху одна за другой. В этом немцы «подсобили» – очередная ракета осветила изумрудным сиянием горбатый ДЗОТ, из которого рявкали пулеметы крупного калибра.

– Туда!

Навстречу разведчикам выскочил фриц в каске, болтавшейся на стриженой голове, как кувшин на заборе. Вскинув автомат, он дал очередь, да все вверх. Гильбурд не промахнулся. Шорин с Юсуповым ворвались в ДЗОТ и скрутили еще одного стрелка. Немец истошно вопил, брыкался и даже кусался.

– Заткнулся!

По-русски фриц не «ферштейн», но дуло автомата, упертое в шею, не требовало перевода. Обратно побежали вчетвером. Отстреливаясь, швыряя гранаты, а за лесом разведчиков прикрыли броневики – 45-миллиметровые снаряды служили весомым аргументом. Добежали трое – уже в лесу Юсупова догнала пуля, разорвавшая сердце…

Рано утром, едва встало солнце, немцы пошли в атаку. Два батальона пехоты, поддержанные танками, вели атаку уже не на узком участке, как вчера, а на всем пространстве, обходя лесок, просачиваясь между деревьями. Наступали подковой. Танки двигались на флангах, ударными клиньями.

– На охват идут! – зло сказал Джугашвили. – Батарея, к бою! Прямой наводкой – огонь!

Загрохотали пушки, фонтаны разрывов вырастали и опадали над вражескими цепями. Дымом и пылью затянуло луговину. Ряды гитлеровцев дрогнули, смешались. Оразалиев подал сигнал: «Противник, взвод, развернись и закрой люки!» В оглушительный грохот вплелась скороговорка пулеметных очередей, хлопки выстрелов с броневиков. Немецкие танки открыли огонь, с ходу уничтожив один из «БА-6» – броня в мизинец толщиной не задержала снаряд.

– Три осколочных беглым!

– По танкам – огонь!

– Левее ноль-ноль пять!

Фрицы подбили еще пару броневиков, выжившие стрелки и пулеметчики выкарабкались из горящих машин. И тогда атаке помог немецкий корректировщик. Вскоре тяжелые гаубичные снаряды нащупали позицию 6-й батареи и принялись месить траншеи.

– Отходим! Ребята-а!

Вместе с Яковом из огня выходили четверо – Шорин, Гильбурд, Бурнос и Джафаров. Они несли раненых Чепли и Голованыча. Немецкие танки лязгали и рычали совсем рядом, казалось, со злобным торжеством. Задыхаясь, спеша, маленький отряд выбрался к заросшей дороге, и тут навстречу выехали «Опели Блиц».

– Занять круговую оборону! – отчаянно крикнул комбатр, ясно понимая, где именно и когда именно погибнет.

– Отставить! – раздался вдруг незнакомый голос, и из кабины «Опеля» выпрыгнул крепкий, ладный человек в камуфляже. – Старший лейтенант Джугашвили?