Василий Баранов - Начало пути

Марию Петровну ударила резкая боль, пронзило все тело. Она проедставила, как какой-то мужик вонзает в тело ее ребенка грязный нож. Ковыряет в нем, что б достать пулю. Ее Даня лежит весь в крови на грязной кровати. Пьяная матросня, именно пьяная, в другом состоянии люди не могут так поступить, держат ее маленького мальчика за руки. Он кусает палку, что б не кричать. Она видит его глаза полные боли. Если бы Аркадий не подхватил ее, она упала бы, потеряв сознание.

— Так оперировать? Без наркоза?

— У нас нет наркоза.

— Он изверг. Не человек. Рана чистая. Давно тебя ранили?

— Дня три назад. Свен так сказал. Я после без сознания лежал.

— Хорошо. Вытащим эти веревки и наложим нормальный шов. Сейчас местный наркоз сделаю. Укол поставим.

— Дядя Паша, укол — это больно. Не надо уколов. И йод не надо.

— А как прикажете?

— Дернуть за веревочку и вытащить. Потом иголочкой зашить. Я матрос, пират. У нас и не такое случатся. Матросы не плачут.

— Даня, я врач, а не палач, не садист. По другому не могу. Я не пират, я — врач. Я не коновал, не плотник, я хирург. Тебе повезло, могло быть внутреннее кровотечение. Вы понимаете. Какое, вы безмозглые пираты!

— Дядя Паша, деваться был некуда. Жестокая необходимость. Вы их не ругайте. Они хорошие.

— Так, поставлю укол, — Павел набирал лекарство в шприц

— Может не надо. Это так больно.

— Больно? А вот это? — Доктор показал на другой, старый шрам. — Это у тебя откуда?

— Это меня шпагой. Там Брайан то же зашил.

— Шпага — не больно, а шприц — больно?

— Шпага — это почетно, а шприц для девчонок.

— Сейчас медсестру позову. Девчонку. Пусть полюбуется на храброго воина.

— Не надо, я потерплю.

— Я тебе антибиотики поставлю. Каждый день буду приходить, уколы ставить.

— Из меня дуршлаг хотите сделать?

— Швы наложу. В палату отправлю. Там, как миленький, будешь уколы получать.

Игла воткнулась в тело. Данька верещал.

— Дома спрячусь от вас. Под кровать залезу.

— Вытащу и прививку сделаю дополнительно, от столбняка, — смеялся Павел.

Швы он снял. Наложил новые, забинтовал.

— Одевайся, пират. На сегодня отпущу домой. Режим постельный. Шпагу спрячь, никаких сражений.

Даньку вновь уложили на каталку. Вывезли на улицу. Помогли сесть в машину.

Путешествие в больницу отняло много сил. Он добрался с помощью Аркадия и мамы. Его уложил.

— Даня, — говорила Мария Петровна, — ты отдохни. Тебе поспать надо. Я бульончик приготовлю. Котлетки сделаю.

— Мама, я спать не хочу.

— Ты попытайся.

Даня закрыл глаза, и сон сморил его.

Мария Петровна на кухне варила бульон, Жарила котлеты. Аркадий Аркадьевич сидел рядом.

— Видишь, Маша, — все обошлось. Все обошлось.

Чувство облегчения царило вокруг. Наполняло тревожной радостью.

— Жив наш Даня.

— Аркадий, я со своим сыном, кажется, раньше времени поседею. Как его опять угораздило. Что там случилось?

— Маша, — говорил Аркадий, — ты меня прости. Я сразу тебе не сказал. Дал слово Дане.

— Какое слово?

— Помнишь, мы накануне с ним секретничали?

— Припоминаю.

— Так вот, он словно чувствовал, что моет не вернуться. Просил позаботиться о тебе. Оставил в рюкзаке какие-то безделушки. Просил позаботиться и если не вернется, не тосковать, не плакать.

— Господи, — Мария заплакала. — Как же он мог.

— Он еще сказал, что за ними охотятся военные корабли. Капитан предложил ему остаться на берегу.

— И он не остался, да?

— Маша, тебе лучше знать. Это твой сын. Конечно, не остался. Я не крыса бежать с корабля. Вот такой Данька.

— Господи, как же так. Как же так.

По мнению Даньки, начались тяжелые дни. Мать и Аркадий не отходили от него. Кормили с ложечки, водили за ручку. Следили, что бы вовремя поел. Мучения продолжались и на Тартуге. Кода корабль вошел в порт, его сгрузили на лодку. Доставили на берег. Хуан и Сержио положили на повозку. Отвезли домой. Что там началось! Жанетта заламывала руки, кричала.

— Дэн, господи, Дэн.

Данька пытался шутить.

— Жанетта, я вернулся. Рыба на сковородке скворчала, он предупредила, что мы идем домой? Нет? Я ей плавники поотрываю.

Хуан бросал на капитана взгляды исподлобья. Тихо шипел:

— Не уберегли Дэна.

Леон то же косо смотрел на своего капитана. Жанетта теперь просто ставила перед капитанам тарелку с едой и уходила к себе на кухню. Она не садилась со всеми за стол. Хуан избегал капитана, старался не смотреть в его сторону. Свен чувствовал себя прескверно, но понимал, что домочадцы на него обижены. Обижены по праву. Отчего он не смог прикрыть собой Дэна. Ведь этот парень прикрыл его спину своим телом. А о не смог. Свен чувствовал себя в своем доме изгоем. Чужим. Виноватым. Он часто заходил к матросу в комнату, присаживался. Спрашивал:

— Как ты себя чувствуешь, Дэн?

— Отлично, капитан. Я скоро встану. Только не надо меня кормить с ложечки. И не надо себя ни в чем винить. Зря они ополчились на тебя. Не правильно. Я вижу, они смотрят на тебя, будто ты виноват. Это случайность. Ты не виноват.

— Дэн, я виноват. Они правильно меня наказывают. Я не прикрыл тебя. Я потом случайно узнал, что первое твое ранение… Ты прикрыл меня. А я не смог.

— Капитан, я говорю, ты не виноват.

— Виноват. Виноват. Потому что взял тебя юнгой. Может быть, не надо было этого делать. Ты был бы цел, здоров. Никаких ранений.

— Это судьба, капитан. Ее не изменить.

В его мире на Тракторной улице приходил доктор, ставил уколы. Мать говорила:

— Ребята в его возрасте еще даже в армию не уходят. А его два раза ранили.

— Мама, сколько можно, — говорил ей сын, — я же живой. Все обошлось.

На Тортуге к Даньке часто приходили другие матросы. Приходил Колин, Брин. Это были счастливые минуты. Они приходили и рассказывали как там их "Скиталец" Однажды Свен разоткровенничался. Он сидел рядом на стуле.

— Я не должен был тебя брать юнгой. У меня то же была семья. Была жена и маленький сын. Но все круто изменилось. Я не смог к ним вернуться. Не смог. Я пытался, надеялся, но так и не смог. Тогда я и стал матросом. От отчаянья наверно. Хотел потерять самого себя. Матросы взбунтовались на корабле. С капитаном покончили. Тогда меня и выбрали капитаном. С той поры Колин и Брин со мной. И Леон то же, Идти в какой-то порт, что бы нас казнили за бунт, мы не могли. Для нас оставалась одна дорога. Мы стали вольными пиратами. Нашли пристанище на Тортуге. Отчаяние двигало мной. По началу я был разбойником, убийцей. Ты не представляешь, что делает с человеком отчаяние. Зверь милосерднее. Позже понял, что так продолжаться не может. Я должен измениться, должен одолеть в себе это. У меня, кажется, получилось.

— Ты, Свен, очень скучаешь по своей семье?

— Очень, Дэн. Очень. По своему сынишке, по жене. Мой сын, наверно, уже почти взрослый. Вырос без меня. А я вернуться не могу. Я давно потерял всякую надежду на это. Когда мы встретились с тобой в городе, я подумал, мой сын примерно твоих лет. Где он, что с ним? Может, поэтому я взял тебя на корабль. Может, это тоска по нему сыграла злую шутку.