Василий Баранов - Начало пути

Брайан убежал. Дэн сидел на сундуке. Надо же его ранили. Если капитан узнает, спишет на берег. Не выдержал, подвел. Свен скажет, зря тратил время на тренировки. Он, Данька, неловкий, трусливый мальчишка. Да куда его еще, на берег. Вон с корабля. Только бы капитан не заметил, только бы не увидел, — твердил Даня. Бой стих, и капитан вернулся в каюту. Данька слез со своего сундука.

— Капитан, умыться? — Бодрость в голосе. Талантливый артист живет в этом мальчике.

— Давай, — Свен скинул рубашку, потянул руки под струю воды.

За улыбкой Дэн прячет боль от раны. Пал или пропал, сказал Гамлет. Быть или не быть. И Данька сыграет свою сцену, свою роль. Большая игра. Высокие ставки. Пусть на кону его жизнь. Он не лукавил, когда в школьном сочинении писал: за такие каникулы готов заплатить любуж цену. Без "Скитальца" у него нет жизни, она ему не нужна.

Свен умылся, устроился в кресле. Данька стоял посреди каюты, немного боком к капитану.

— Капитан, — с улыбкой спросил он, — будем фехтовать?

Только бы капитан не заметил. Он готов до последнего драться за право остаться на корабле. Не отнимайте это право! Будет бороться с самим собой, со слабостью и всем миром.

Капитан отрицательно кивнул головой.

— Нет. Это твой первый бой. Ты, наверно, устал. Отдыхай. Я пойду, посмотрю, что в трюме испанца. Отдыхай, матрос. После первого боя можно и вздремнуть немного.

Капитан ушел. Данька с трудом добрался до сундука. Родной. Прилег, укрылся одеялом. Ему был необходим отдых.

Даня проснулся в своей комнате. Боль в груди. Слабость. Он ранен. Тяжелая выдалась ночь. Данька снял футболку. Она вся в поту. Отбросил ее на подушку. Надо одеть другую.

Мария Петровна в эту ночь не находила себе места. Какое-то беспокойство. Тревога. Она часто вставала, ходила на кухню. Стояла у окна, глядя во двор, будто надеясь, что увидит там тишину, которая танцует под тихую музыку. Возвращалась в свою комнату, зажигала лампу, присаживалась на постель. Выключала лампу, ложилась, но уснуть не могла. Часто заглядывала в комнату сына. Смотрела на пустую постель и вновь возвращалась к себе. Рассвет пробился через оковы ночи, и мать заглянула в комнату сына, гадая, появился или еще нет. Но Данька здесь. И тут она увидела повязку. Мгновение стояла с широко распахнутыми глазам. Крик готов сорваться с губ.

— Даня! — Бросилась она к нему. Он сидит перед ней. Повязка, повязка в крови! Это кровь ее сына. Ноги подкосились, она упала возле своего мальчика на колени, схватила руками его руки.

— Даня, ты ранен? Ты ранен, Даня?! — Кричит она. — Тебя могли убить!

— Мама, не убили же. Я живой, — чуть сердится. Какая ерунда — убили!

— Даня, Денечка, как это вышло? — Тело Марии Петровны охватила нервная дрожь.

— Мама, я жив, все нормально. — Чего это женщины по всяким пустякам поднимают шум. Их Господь даром речи наделил, а они воют.

— Господи, Даня, кто тебя так забинтовал? — Жив, он жив. Ее мальчик жив. — Этой грязной тряпкой? Микробы сплошные.

Мысли в голове путались. Не знала, за что схватиться. Страшный сон.

— Она вовсе не грязная. Брайан постарался. Он помог мне добраться до каюты. Вот, забинтовал. Чистую рубаху разорвал. Я ее недавно стирал.

— Даня, надо сменить эту повязку. Нужна стерильная повязка.

Она побежала на кухню, где была аптечка. Отыскала бинт, ножницы, йод и вернулась к сыну. Главное, взять себя в руки. Не плакать, не кричать.

— Сейчас, разрежем здесь и здесь. Уберем повязку. Господи, она присохла к ране. Я сбегаю за водой. Мы отмочим ее, уберем эту тряпку.

— Мам, не надо Я так уберу. — Одна суета от женщин.

Данька вцепился пальцами в край тяпки и рванул ее. У него только дрогнула щека.

Мария Петровна видела это. Видела, как больно ее сыну. И сердце ее пронзила боль. Ее маленький мальчик страдает, ее ребенок.

— Даня, тебе больно?

Данька посмотрел на мать. Даже если так, он не признается никому, ни одной женщине, особенно своей маме.

— Матросы не плачут, мама. — Прописная истина. Рыдают сухопутные хлюпики. Подружившийся с ветром не уронит слезу.

А та тихо проговорила:

— Да, матросы не плачут, потому что их матери выплакали за них все слезы. Сейчас смажем твою рану йодом.

Она потянулась за пузырьком. Данька закричал:

— Мам, он же щиплет. Это больно, мам. Ты чего! — При виде волшебного пузырька храбрец пришел в ужас.

— Даня, надо обработать рану. — Как мужчины боятся таких пустяков. Слабый они народ, беспомощный. Совсем не способны жить без женщин.

— Только не йодом, мам, — стонал герой.

Данька был в панике. У каждого героя свои слабости. У Ахиллеса — его пята. У юного пирата — раствор йода.

Мария Петровна смочила ватку йодом, что бы обработать рану на теле сына.

— Мам, — верещал Даня, — не надо йод. Это больно, мам. Он щиплет.

— Даня, надо обработать рану. Кровь опять выступила. — Успокаивающе говорила Мария. Но руки слегка дрожали.

— Мам! — Данька замахал руками. Кто придумал эту пытку. Изверги.

— Что, мам? Матросы не плачут, ты сам сказал. — Но ей самой страшно коснуться раны. Боль йодом жжет сердце.

— А я и не плачу. Совсем не плачу, — хныкал Данька. — Йод — это больно.

Мария Петровна хотела смазать рану, но увидела швы. Аккуратные стежки по краям раны. Узлы сделаны умелой рукой.

— Даня, это что? — В ее глазах темнеет свет. Чуть не выронила ватку, смоченную йодом.

— Где? — Данька посмотрел на свою рану. — Это веревочки. Брайан зашил. Помнишь, я говорил, он мне рубашку заштопал. Узелки морские. Он и меня учит вязать.

Откуда знать Марии Петровне, что один из узлов, придуманных моряками, называется хирургический. Позднее матросы отказались от него, слабоват. А хирургам понравился. Первые наручники — заслуга моряков. Пьяный узел, им связывали разбушевавшихся гуляк. Гордиев узел, что разрубил Александр Македонский, Искандер Двурогий, быть может был морским узлом. Констриктер, моряки не развязывали его, а разрубали. Миру они подарили печальный узел, затягивающаяся удавка, последний галстук.

— Какие веревочки? Понавязал тут узлов! — Она не слышит сына. Кровь пульсирует в висках, разрывает голову болью. Любовь матери безрассудна.

— Это Брайан, когда привел меня в каюту, он рану зашил. — Вновь объясняет он.

— Даня, какой Брайан? Как зашил рану? Достал иголку с ниткой и зашил? — Кошмарная сцена пред глазами. Улыбка безумца, что втыкает иглу в тело сына.

Плюшевый мишка на тумбочке возле кровати моргнул. Если его бок протрется, он то же не станет плакать, пусть зашьют.

— Очень просто, мама. — Он ни минуты не сомневался в этих ребятах. Не оставят в беде. Последний парус моряку сделают на славу.

— Брайан, он что, врач? — Строго спросила Мария Петровна. Кто проверит диплом у этих знахарей в далеком мире, куда смотрят люди из Минздрава.