Алексей Доронин - Сорок дней спустя [litres]

Это было неправдой. Люди и раньше часто доводили его до греха мизантропии. Но город свой он любил и готов был прощать его жителям многое. Подумаешь, говорят «бля» вместо «извините» и «угу» вместо «спасибо». В этом пролетарском духе было что-то трогательное. И в том, что в школах здесь больше значили кулаки, чем тряпки от дойче-унд-гуано. Хотя Саша и кулаками не мог похвастаться, но это было менее противно.

Он любил этот город за правду. В Москве или Новосибирске можно подумать, что не все в стране плохо. И только в таких городках понимаешь истинную цену словам о подъеме экономики, нанотехнологиях и прочем. Не самое плохое место – если смотреть только на забитые стоянки у супермаркетов вечерами и не замечать очередей у терминалов банков, где в начале каждого месяца платили дань рабы современных старух-процентщиц. Да еще статистику ранних смертей. И пусть на селе слой масла на хлебе был еще тоньше, в таких моногородах жила своя безнадега. Если ты не хотел или не мог влиться в единственную отрасль, тебе оставалось или сдохнуть с голоду, или валить ко всем чертям, как и сделал Александр Данилов.

А теперь он с опозданием вернулся.

Кое-где огонь не до конца сожрал полотнища наружной рекламы – в последние годы, Саша читал, для нее стали использовать металлизированное полотно. Тут было много рекламы социальной, на которой счастливые горожане показывали, как замечательно им живется здесь.

На него смотрели оплывшие и покоробленные мертвецы. Девочка с цветами и с провалом вместо лица. Женщина в оранжевом жилете коммунальных служб, у которой осталась только половина туловища – там, где часть плаката была закрыта от огненной вспышки домом напротив.

Коммерческая реклама была не лучше. По крайней мере первая, что попалась ему на глаза:

Александр шел сквозь поле иссиня-черного снега, которое раньше было площадью перед СКК «Снежинка». Здесь каждый год проходили мероприятия – ярмарки, фестивали, дни города, Саша на них ни разу не был. Сам спортивный центр провалился внутрь себя, и теперь остатки его куполообразной крыши скалились железными балками. На фасаде сквозь слой сажи проглядывала мозаика советских времен – хоккеист с лицом истинного арийца и девушка-фигуристка, которую современные модельеры заставили бы умереть от анорексии.

По левую руку тянулся длинный ряд непродовольственных магазинов и аптек, опаленный сильными пожарами.

Данилов прошел вдоль пепелища, с трудом узнав в нем бывший боулинг-клуб «Тенета», и перешел улицу Ленина, где машин было чуть меньше, чем на Ноградской.

Самого вождя революции на пьедестале не было. Но и бастионы капитализма, на которые он раньше смотрел с укоризной, взрыв не пощадил.

Возле самого памятника сердце у Саши екнуло: на снегу виднелись едва заметные следы. Не от лыж – эти были короче и шире. Разум говорил: «Уматывай!» – но что-то в глубине души протестовало. На родной земле он не собирался убегать. Александр напрягся, подобрался, поправил ружье, ремень которого съезжал с плеча. Он так и не стрелял ни разу, но знал, что рука не дрогнет. После того как он раскроил человеку череп топориком, моральные барьеры остались в прошлом.

Прислушиваясь к каждому шороху, Данилов приблизился к деловому центру «Потемкин». Небольшая двухэтажная коробка лепилась к торцу длиннющего Г-образного дома в девять этажей, прозванного «китайской стеной».

Сама «китайская стена» выглядела страшнее всего, что Саша видел до сих пор. В том, что осталось от кирпичных домов, еще можно было разглядеть что-то величественное, как в руинах Парфенона. А в развалинах панельных никакого величия не осталось. Не осталось ничего, кроме тоскливой жути. Ударная волна стала испытанием для труда архитекторов и строителей, давно истлевших в могилах. Целые подъезды просто исчезли, рассыпались в пыль. В других местах рухнули внешние стены, оставив стоять каркасы, похожие на обглоданные костяки.

Городские окна. Раньше, глядя на них, Данилов всегда думал о чужих жизнях, в которых есть и счастье, и любовь, и смысл. С завистью и тоской. Теперь за каждым была чья-то смерть и один на всех бессмысленный конец, но ему было не больно. Данилов был рад, что попал сюда не в первый день. Как будто его готовили к этому, спуская в ад постепенно, ступенька за ступенькой. Теперь он был готов. Тот новый «он», который не воспринимал себя частью мира людей и не мог сопереживать.

В «Потемкине» не могло быть ничего интересного. Продуктами здесь не торговали, только ширпотребом, бесполезным в нынешней ситуации. Значит, тем меньше шансов встретить здесь людей. Но на подходе к зданию Александр человека все-таки увидел… На рекламном щите у автобусной остановки висел труп, издалека похожий на мешок. Саша подумал, что затащить его туда без автокрана было бы трудно.

Данилов осторожно заглянул внутрь, перешагнул через лежащую на полу дверь. В помещениях с голыми стенами гуляло гулкое эхо. С потолка свисали сосульки, с пола им навстречу поднимались ледяные сталагмиты. Когда-то тут шли неслабые дожди. Обуглившийся пластик даже по прошествии сорока дней источал едкий смрад, перебивающий все остальные запахи.

Стены первого этажа были глухими. Зато на втором из окна в торце открывался вид на площадь, которую предстояло пересечь, – Данилов давно не был в городах, но, попадая в них, старался избегать открытых мест.

До цели метров триста, разглядеть «Оптиму» отсюда можно разве что в ночной бинокль, и то при условии, что трехэтажный Дом быта рухнул и больше ее не заслоняет.

Правда, он и не надеялся, что сможет пройтись по «Оптиме» с тележкой. Учитывая игрушечные материалы таких построек, наверняка придется копать. Вот только встречать других старателей Саше не хотелось, почему он и решил использовать этот наблюдательный пункт.

Еще возле боулинга Данилову показалось, что где-то в стороне кинотеатра «Орбита», одного из ближайших к ТЦ зданий, промелькнул огонек.

Прежде чем подняться по лестнице, Данилов оглянулся…

И перехватил взгляд, далеко не теплый и нежный. Он не успел даже испугаться, а рефлексы уже скомандовали мышцам, ружье в его руках начало подниматься, палец потянулся, чтоб взвести курок… Но он опоздал – стоявший перед ним кошмар во плоти оказался еще быстрее.

Сильный рывок – руку крутануло, кисть онемела от боли. Ружье перекочевало к незнакомцу, который каким-то образом успел уйти с линии выстрела. Раньше такая скорость реакции ввела бы флегматика Данилова в ступор, но теперь его левая рука потянулась за ножом раньше, чем мозг послал сигнал мускулам. И достала бы, если б не рукавица, помешавшая быстро выхватить клинок из чехла. Чужак опять опередил. Данилов не видел движения его руки. Просто в голове взорвалась кобальтовая бомба, а пол напрыгнул и ударил по лбу. На этом короткий поединок закончился.