Сергей Попов - Я иду

– Плевать… – сквозь зубы процедил я и попытался оттолкнуть бородача, но тот лишь сильнее втиснул в холодный бетон, стоя на своем, как баран. – Пусти… – еще раз дернулся, еще – никак, – пусти, говорю. Ну! – Майк – мраморная глыба: недвижим, непробиваем. – По-хорошему говорю: пусти. Ну?..

– Ты уж прости, Сид, но не могу, – упрямо и жалобно, словно верный пес, молвил тот, заглядывая в глаза, в самую душу, – погибнешь ты, зазря погибнешь…

– Какое тебе дело до меня? – раздраженно рыкнул я и с озлоблением встрепенулся, но тщетно: рука Майка – каменная.

– Да от смерти тебя остерегаю, придурок! – взывал к разуму Майк.

– Себя предостереги, – огрызнулся я и – коленом по ребрам. Тот закряхтел, застонал и трудно осел на холодный бетонный пол.

Но открыть дверь опять не дали: уже стоя на коленях, Майк схватил меня за свитер и зарычал от боли и бессилия, призывая одуматься. Тогда я бросил кулак в бородатую скулу, ногой отпихнул к противоположной стене и – вновь за засов.

– Сид… – охая и держась за разбитую щеку, все не унимался Майк, – какого хрена ты творишь?.. Ты чертов самоубийца?!..

Открыл дверь.

– Сид…

Переступил порог.

– Сумасшедший, ты ведь даже дорогу к нему не знаешь!

Остановился возле мертвых морфов.

– А я знаю короткий путь! – ревел и кряхтел в прихожей Майк.

На этот раз я обернулся и, несколько секунд посмотрев на него, растоптанного, растрепанного, побитого, стоящего на коленях, как нищий у церкви, сжалился и подошел, помогая подняться.

– Ну и чертяка ты! – сквозь смех промолвил он, почесывая волосатую щеку.

– Ты уж извини, Майк, – обратился я с извинениями, – но на будущее – руки лучше свои оставь при себе.

– Запомню… – морщась и поскуливая, протянул Майк. – Ну и удар у тебя… поставленный! Блин, как будто кирпичом по роже съездили…

– Извиняй.

– Да ладно уж… Мужики ведь, – улыбаясь, отмахнулся тот, – все в порядке.

– Ладно, – скрепив мир крепким мужским рукопожатием, сказал я. – Так ты как? Покажешь дорожку-то эту?

– Да покажу-покажу… – закивал Майк, – только собраться надо! – впопыхах, спотыкаясь, дряхло засеменил в комнату и оттуда посоветовал: – Морфов пока обстриги – чего добру-то пропадать?

– Сделаем.

Вернувшись, Майк забрал с холодильника респиратор и, серьезно посмотрев на меня, вдруг произнес:

– До ночи не так уж много времени осталось, поэтому если не доберемся до Скупщика сегодня – будем искать ночлег, – достал из морозилки фильтр, прикрутил к маске, – ну а раз я твой проводник – слушаться тебе придется меня в любом случае: хочешь ты этого или нет. Это понятно?

– Понятнее некуда…

Столкнув с размокшей дороги несколько трухлявых, прогнивших автомобильных остовов, два ревущих БТРа на полном ходу влетели в раскисшее дурно пахнущее месиво и мигом взбаламутили, растревожили. Грязь из-под тяжелых мощных колес разлеталась в разные стороны, громкими шлепками ложилась на броню, налипала на фары, стекла прожекторов, пачкала мясистую растительность, ютившуюся возле мертвой техники. Рокот двух двигателей, работающих практически в унисон, потрясал нависшую над мерзким болотом тишину и вышибал громкую дрожь из лежащих на боку автобусов, грузовиков и тягачей. Однако эхо подолгу не хотело покидать мокрые утлые салоны и жутко гудело там, в темной глубине, словно боясь показаться на глаза бдительным людям, следящим за местностью с башен бронетранспортеров. Когда же оно все-таки вырывалось наружу, то первым делом проносилось, как ураган, над крышами затонувших автомобилей и оседало где-то в дремучем протравленном мерзкой порослью лесу, расшевеливая тамошний ад. Уже через секунду кладбище техники и сами, до недавнего момента, спящие болота накрывало мерзкой трелью, пением, кваканьем и стрекотом, и все вокруг наполнялось неутихающим чувством тревоги и опасности…

Заслышав эту голосящую какофонию, Айс недовольно сморщился, плотнее натянул капюшон и хмуро усмехнулся, чуть тихо произнося:

– Расквакались, сволочи, – отогнал от лица приставучих комаров, засопел, – шумихи подняли-то сколько, теперь о нас каждая собака знает, – вздохнул, смотря то на крыши давно затонувших в вездесущей каше автомобилей, то на угрюмое свинцовое небо, то на скрюченные макушки деревьев, зараженных инопланетной заразой. – Как бы дождь не начался, а то, блин, будет нам охота…

Но дождь, несмотря на тяжелые, скомканные и пластилином слипшиеся меж собой тучи, не проливался и не спешил – томил, мучил человека, ждущего непогоды, и все никак не начинался. Зато вместо него время от времени шалил зябкий наполненный моросью ветер. Он летал то над самой топью, отпугивая жаб и лягушек, то над дряблыми нездоровыми ветвями, то над валежником, сгребая за собой и грязь, и полуистлевшие листья. Но всякий раз, когда начинал дуть со стороны леса, Айс кривился и даже прикладывался к респиратору, не в силах терпеть запахи тления и мертвечины. Потом все стихало, на бурлящую трясину опускалась зловещая тишь, становилось жутко. Но ненадолго – уже в следующее мгновение здешние обитатели вновь выныривали из-под грязи, выплывали из затонувших салонов, коряг, упавших деревьев, мусора, слетались отовсюду и по-новому возобновляли свою болотную симфонию.

Сплюнув, Айс отбил о броню ботинки, стряхивая налипшую глину, внимательно оглядел понемногу темнеющие окрестности и с горячей тревогой у сердца посмотрел вперед рычащего БТРа, наблюдая вдалеке черное марево, кишащее меж едва различимых деревьев. Он задержал на нем опасливый взгляд всего-то на минутку, но даже этого хватило, чтобы заметить силуэты, беснующиеся во мраке. Три, четыре, может, дюжина или десятки – все они, прикрытые этой темной вуалью, резвились там, в неприступной для человека тьме и инопланетных джунглях, именуемых Сумеречной Зоной, – местом, откуда не возвращаются. И сейчас, как-то меланхолически смотря в ее сторону, привыкший, казалось бы, уже ко всем ужасам и мерзостям вокруг Горизонта-26 и далеко за его пределами, Айс все-таки боялся и не на шутку – едва ли не физически, до костей. Но вида не подавал: лишь из-под капюшона предательски мерцали два стылых уголька глаз, а сердце тихо-тихо трепетало в груди.

С прищуром посмотрев на кишащую черноту в последний раз, он отвернулся, склонил голову и ударился в свои хмурые, тяжелые раздумья, уже не обращая внимания ни на грязь и глину, вылетающую из-под БТРа, ни на сырость, ни на насекомых, ни на вонь, витающую повсюду. Мучила и не отпускала Айса и минувшая трагедия, что опять начала ныть где-то внутри, как забытая рана, и предстоящее рискованное задание, обещающее «золотые горы», и будущее всей базы. Он прекрасно понимал, что под постоянной осадой морфов Горизонту-26 нельзя простоять целую вечность – не выстоят ни стены, ни сами защитники, а сам же профессор только оттягивает неминуемое, прикрываясь мнимыми и подчас абсурдными задумками и проектами. Каждая из них, откровенно говоря, не стоила ни отданных за нее жизней, ни высоких надежд обитателей базы, все еще ждущих радостных вестей. Но таковых не было, зато были другие – темные и пугающие: «Рейд пропал без вести», «Экспедиция приостановлена», «Проект закрыт». Ничего другого пока и не слышали. Однако сам Эрик Гельдман веры в свои светлые помыслы не терял и вновь и вновь сокрушался над лабораторным столом в попытках найти единственное эффективное оружие в борьбе с инопланетными паразитами, пожирающими планету. Какая именно мысль посетила того на этот раз, Айс представлял себе достаточно смутно, но начало уже обещало быть нелегким…