Алексей Корепанов - Оружие Аполлона

Беллизонка же изучением помещения не занималась. Она с отрешенным видом рассматривала картину, изображавшую Копье Судьбы. Точнее, сцену распятия Христа.

Вскоре внутренняя дверь еще раз отворилась и в проеме возникла черная фигура иеромонаха Василия.

– Прошу вас, господа, – довольно громко и торжественно произнес он, словно какой-нибудь церемономастер… или как их там? – Патриарх Феодор и хартофилакс Мануил ждут вас!

Хартофилакс – это слово было покруче церемоно… и неизвестно что означало. И особого благозвучия найти в нем было трудно. Оно больше смахивало на какое-то ругательство: ну, все, мол, хартофилакс тебе пришел…

Габлер мысленно одернул себя и первым шагнул в дверь.

Эта комната настолько отличалась от предыдущей, что он сначала даже не обратил внимание на тех, кто в ней находился, и принялся разглядывать интерьер. Хотя, разумеется, тут же зафиксировал, кто где располагается – чисто автоматически, и на самом деле на этом не сосредоточиваясь.

Комната казалась большой… даже нет – очень большой, несмотря на то, что до противоположной от входа стены было метров восемь, и на зал она никак не тянула. Эта противоположная стена была сплошь завешена каким-то подобием тяжелой на вид розовой, со складками, материи, похожей на занавес старинного театра. Потолок тут был не сводчатым, как в коридорах, а ровным, более высоким, с тремя яркими трубками светильников. Невероятный простор комнате придавали две огромные живые картины справа и слева, каждая – во всю стену. Впрочем, только знание того, что комната находится глубоко под поверхностью планеты, позволяло определить, что это именно живые картины, а не вид, открывающийся за стеклянной стеной. Справа стоял хвойный лес – не тот, через который искатели шли к предгорью, а другой, нездешний. Огромные деревья были покрыты ослепительно белым снегом, их вершины едва заметно раскачивались на ветру, царапая бледно-синее небо в разводах перистых облаков. Солнца не было видно за деревьями, но его присутствие угадывалось, и на белой поляне лежали синеватые тени. Вот выскочил из-под растопыренных зеленых лап рыжий зверек с острой мордочкой и пушистым, с белым кончиком, хвостом – («Лиса?» – предположил Габлер), – потрусил через поляну, по брюшко проваливаясь в снег, оставляя на нем размазанные вмятины следов… Вот метнулась вдоль деревьев глазастая рябая птица с пучками перьев на голове, похожими на уши… Она смахивала на Сову из знакомой с детства арты о Винни-Пухе.

На другой стене на фоне гор разлеглась водная гладь. Горы тоже были не местными, совсем невысокими, а в прозрачной голубоватой воде медленно скользили рыбы. То ли море это было, то ли озеро… И отражался в воде зеленый берег, светило в небе солнце и плыла вдали одинокая лодка. Кто-то сидел в ней, работая веслами… Серебрились брызги… И таким первозданным покоем веяло от этой картины, что хотелось шагнуть туда, разлечься на воде, смотреть, прищурившись, в небеса и не думать ни о чем…

Возможно, это были виды той самой Сибирской России, на территории которой возникло когда-то Братство Хранителей.

И мебель в этой комнате была совсем другой – не безликий набор предметов, а настоящий ансамбль, в котором столы, кресла и массивные шкафы не только соревновались в изысканности, но и гармонично дополняли друг друга. Несомненно, все это была штучная работа, сделанная по заказу, продуманному до мелочей. Вкусу патриарха Феодора можно было позавидовать. Наверное, здесь, в этом своем кабинете, он забывал, что находится в подземелье. И воздух тут был свежим, напоенным смешанными запахами хвойного леса и водных просторов. Хотя чуткий нос Габлера все же уловил струйку, не вписывающуюся в общий фон: в кабинете едва уловимо веяло какой-то парфюмерией, которой, вероятно, пользовался патриарх. Во всяком случае, раньше, в коридорах, такого запаха не чувствовалось.

Тут над дверью тоже висела картина, Габлер рассмотрел ее уже позже. Может быть, еще одна копия с какого-то древнего земного полотна или холста – как там это правильно называлось? Все та же сцена распятия, а точнее, прободения тела Христа. Только краски тут были разнообразней, сочней и поярче, и Лонгин представал не в образе молодого мужчины, а в образе седого плешивого старца с вислой раздвоенной белой бородой. И Христос одеждой своей не отличался от двух других распятых: белая набедренная повязка – и все. И стекающие по телу струйки крови…

Несомненно, пожилой мужчина с широким грубоватым лицом, сидящий в черном кресле с высокой спинкой у дальней стены, и был патриархом Феодором. На большом столе перед ним было разложено имущество охотников за Копьем Судьбы. Излучатель пристроили отдельно, с краешку, его ствол был наставлен на водную гладь. Выпотрошенные нэпы лежали на полу. Патриарх был обрит по местной моде, его черный балахон ничем не отличался от одежды других обитателей базы, которых искателям довелось здесь увидеть. В руке он держал вынутые из пака документы «геологоразведчиков». Сбоку от него, метрах в трех, стоял другой стол, менее впечатляющий, с какими-то сложенными на углу коробочками. Кресло рядом с ним пустовало. А в третьем кресле, с другой стороны от патриарха, положив руку на его стол, сидел худощавый, тоже пожилой мужчина с острым взглядом. И в таком же балахоне. Было несложно сообразить, что это и есть хартофилакс Мануил. Напротив стола Феодора, параллельно ему, расположились в ряд четыре кресла – опять же, не составляло особого труда догадаться, что их передвинули туда специально, для гостей… Или пленников. Сопровождавшие искателей местные полицейские остались за дверью, а те двое, что находились в комнате перед кабинетом патриарха, вошли и встали по обе стороны от входа, держа оружие стволом вниз. Иеромонах Василий отошел к столу с коробочками, развернулся лицом к присутствующим и прислонился к его передней стороне.

Патриарх обвел взглядом охотников за Копьем и показал свободной рукой на ряд кресел:

– Садитесь, господа. – Голос у него был глубокий и какой-то жестковатый. – Здороваться не буду, потому что пока не знаю, стоит ли желать вам здравствовать… Вы уж не обессудьте. – Феодор едва заметно усмехнулся, и эта усмешка выглядела отнюдь не извиняющейся, а зловещей.

– Спасибо, – вежливо произнес Габлер. Для грубостей еще не настал час.

Феодор подождал, пока «гости», осмотревшись, устроятся в креслах, и продолжил:

– Давайте, излагайте вашу историю. Кто у вас старший? – Патриарх взглянул на документы. – Устинюк? Габлер? Нианалли… э-э… Олиди…

– Габлер, – сказал Крис. – Это я. Изложить несложно… Но можно ли сначала поинтересоваться: что это за объект? Ну, не в смысле, чем вы тут занимаетесь… Не наше это дело, да и мистер Василий уже вполне доступно поведал насчет упавшей звезды с ключом… Я к тому, что нас ни о чем таком не предуждали, иначе мы и близко бы сюда не подходили… Нам чужие секреты ни к чему, у нас своя задача есть. По какому, так сказать, ведомству вы проходите? Ну, просто любопытно… Религиозная организация, так я понимаю? Христианская?