Алексей Корепанов - Можай

Обо всем этом сообщил капитану Джамшут — он счел своим долгом подойти, увидев, что Макнери бродит по берегу, вглядываясь в лица. Вот у него-то капитан и поинтересовался насчет Пинни Гро. Не потому, что чернявый коротышка был начальником Пинни, а потому, что Джамшут почти всегда знал, где находятся сдавшие смену работницы увеселительных заведений. Не все, конечно, но многие. Ответ подчиненного расстроил капитана. Оказывается, часа полтора назад Пинни и «тот лохматый дылда с кольцом в губе из каюты семь — двадцать девять», прихватив бутылки, удалились куда-то в сторону равнины. «Наверное, решили полюбоваться природой», — с лукавинкой добавил Джамшут.

От такого сообщения Линс Макнери просто остолбенел. Коварство Пинни поразило его настолько, что капитан почти протрезвел. И поскольку в трезвом виде мысли о том, что его опередили, были совсем уж невыносимыми, решил срочно вернуться в свою каюту и найти успокоение в общении с очередной бутылкой.

Так он и сделал. Между прочим, не забыв по пути проверить, возвращен ли на место ценнейший прибор «ХПРК-22». Прибора в шкафу не было. Но и бутылки из-под настойки «Бумбо» тоже!

И уже гораздо позже, когда на небо высыпали крупные звезды, капитану позвонил Шерлок Тумберг. Он говорил о какой-то большой горе, о том, что эта гора завтра с утра поедет куда-то на супертанке, и Тумберг вместе с кем-то там еще тоже куда-то поедет… В общем, Макнери слушал и со всем соглашался, коротко говоря «да», и Тумберг, кажется, так и не понял, что капитан, мягко говоря, не совсем трезв.

Но и пьяным Линса Макнери никто не мог бы назвать. Просто потому, что в каюте он пребывал в полном одиночестве…

В определенных кругах постсержант Дунго Коваржек был знаменит тем, что, кроме зычного голоса, обладал умением вливать в себя одну за другой, чуть ли не сплошным потоком, полдюжины кружек пива. Но между пивом «Быстрый старт» и коньяком «Арарат» есть очень большая разница. Этого командир полицейской бригады и не учел.

Нет, поначалу все шло нормально, даже очень. Чудесный коньячок… Всякие-разные разговоры о голосах и прочее… И о рыбалке… Но напиток этот хоть и хорош, но действует когда как. То мягко и плавно ввергает в полунирвану, когда вроде ты и пьян, но вроде все понимаешь, а то доводит до какого-то пика, с которого, кажется, так и полетел бы, расправив выросшие за спиной крылья, — и вдруг вырубает. Не в том смысле, что падаешь как подкошенный, а в том, что ты продолжаешь сидеть и принимать участие в разговоре, но это уже не ты, и вокруг непонятно кто, и разговор непонятно о чем…

Дунго Коваржеку посчастливилось достичь несколько иного состояния. Он вполне сознательно вел с капитаном разговор о рыбалке и внезапно сообразил, что самым лучшим аргументом будут не слова, а демонстрация своей удочки, которая стоит где-то за дверью, в коридоре. Вот потому-то он и покинул капитанскую каюту. Чтобы вернуться с удочкой. Но, оказавшись в коридоре, постсержант не нашел не только удочки, но и той двери, из которой только что вышел. Впрочем, он почти сразу понял, что вход в ангар не здесь, а с другой стороны. Сделал несколько шагов и понял другое: глиссер ему не нужен, полетать он может и без глиссера. Главное — не задеть за деревья, а там и домик Лари совсем рядом. Что замечательно, он помнил: эту женщину, приятное общение с которой прервал космоворот, звали Лари. Лари Кали. Или Кари Лали. И он, энергично растерев ладонями уши, отправился на поиски ее лесного жилища, то и дело отводя рукой от лица низкие ветви деревьев. Проходивший по коридору стюард мог бы взглянуть на постсержанта с удивлением, однако сам был в таком состоянии, когда уже ничему не удивляешься… Коваржек хотел предложить ему вместе прогуляться во-он к тем домам, но тут же забыл об этом и на время выпал из реальности. Точнее, из того, что представлялось ему реальностью. А когда впал в нее, обнаружил себя сидящим в зале родного кабака, что напротив его дома на улице Генжада. В Динтине. В руке у него была кружка пива, и пива этого оставалось там на донышке. А другая рука сжимала комм — то ли он кому-то звонил, то ли собирался звонить, то ли звонили ему…

В этом же кабаке постсержант и проснулся наутро — время он определил по часам, — и понял, что никакой это не кабак «Янтарь» на улице Генжада, а один из баров дальнолета «Нэн Короткая Рубашка». Причем бар безлюдный, и он, Дунго Коваржек, командир третьей дежурной бригады окружного управления полиции Динтина не сидит за столом, а лежит у стола, и физическое его состояние оставляет желать не то что лучшего, а много-много-много лучшего. Потому что никогда, ни при каких обстоятельствах, даже под дулом пистолета, не следует запивать коньяк пивом.

Бутылки с разными алкогольными напитками, выстроившиеся на полках за стойкой бара, так и предлагали себя, но Коваржек отверг это искушение. У него с некоторых пор было правило, которому он следовал неукоснительно и очень этим гордился: никогда не опохмеляться! Как бы ни было тяжело! Собственный опыт действительно был наилучшим учителем, и постсержант твердо усвоил его уроки. А потому встал и, все еще покачиваясь, вышел из бара, прихватив большую банку сока тарнийской виггары. В долг, потому что расплачиваться было не с кем. Этот сок не только положительно влиял на потенцию, но и помогал при перепое.

В коридорах было тихо и пусто, народ, вероятно, еще не проснулся. Во всяком случае, по пути к отведенной ему каюте постсержант никого не встретил. Приняв контрастный душ и выхлебав банку сока, Коваржек почувствовал, что мир вновь поворачивается к нему приятной стороной, и для полного приведения себя в порядок необходима прогулка по свежему воздуху. Хорошо было бы еще искупаться в море, но рисковать не хотелось — не велика радость быть сожранным каким-нибудь местным чудищем.

Берег вокруг «Пузатика» носил следы вчерашнего веселья — повсюду валялись пустые бутылки, стаканы, какие-то тряпки, обувь и салфетки. В остатках закуски копошились клювастые серо-белые птицы. Кое-где на песке лежали тела. Подойдя к каждому из них, Коваржек убедился в том, что это не трупы, а перепившие пассажиры. Их покой охранял возвышающийся в отдалении, на пригорке, танк Ольгунда Брюма. Солнце едва высунуло макушку из-за гор, и от «трицера» тянулась длинная тень. Она казалась не менее грозной, чем сама боевая машина. Один из танкистов, Тунти, сидел на башне, повесив бинокль на шею, и смотрел на Коваржека. Лейтенанта Брюма видно не было.

Полицейский неторопливо приблизился к «трицеру», приветственно поднял руку.

— Как дела, бронелобый?

— Да терпимо, — отозвался танкист. — Продовольствие есть, спим по очереди… Господин лейтенант как раз сейчас этим и занимается, — он кивнул на открытый башенный люк. — Вокруг не стреляют, никого на горизонте не видно. Нормально…