Авторов Коллектив - Адептус Астартес: Омнибус. Том II (ЛП)

"Красота ослепляет тело, надежда сковывает душу."

Мерцающие факелы на пути Монтэйга лишь подразнивали тени, пока он спускался к Залам Презрения, шагая через мульчу гниющих гобеленов и превратившихся в пыль скульптур. Неумирающий Мученик объявил эти миазмы оскверненной славы неприкосновенными — насмешка предательской гордости. Великая Чистка начисто вымела из Канволиса красоту. Она оставила крепость загрязненной, словно слова Мученика, совратившие сам Орден.

"Он отравил нас своей испорченной верой, — подумал Монтэйг, — но мы предпочли глубоко испить его ложь. Так что, возможно, яд всегда был в наших сердцах".

Неумирающий Мученик появился среди нас десятилетие назад. Он выполз из бурлящих вод Реки Печали, которая служила Канволису рвом. Брат-сержант Монтэйг возглавлял отряд, которому было поручено проверить нарушителя. Болтеры готовы были открыть огонь по его приказу.

Он мог почувствовать ярость своих братьев, вызванную таким богохульством, в свершение которого невозможно было поверить. Всего нескольким Космическим десантникам удавалось обуздать Реку, так как же простой смертный выжил после такого подвига?

Но был ли он простым смертным? Монтэйг был поражен присутствием человека, который стоял покачиваясь на берегу реки, склонив голову. Лицо его скрывал каскад черных волос. Он был гигантом по сравнению с обычным человеком. Его мускулатура была мощно развита, а ростом он был всего на несколько голов ниже боевого брата. Его кожа являлась мозаикой из порезов, фурункулов и волдырей, а его кровоточащие раны на животе выглядели смертельно. Тем не менее, он пылал жизнью. Только примитивный кулон, свисавший с его шеи, остался в руке Монтэйга. Он безошибочно узнал аквилу. В этот неловкий момент незнакомец поднял глаза и пронзил Монтэйга диким, полным сострадания взглядом.

— Я все еще сплю? — спросил он.

"Я должен был прикончить его тогда", — мрачно подумал Монтэйг.

Вместо этого он отвел нарушителя к капеллану Малвоисину для допроса, тем самым положив начало падению его Ордена.

"Покаяние и боль есть молот и гвозди преданности."

— Время настало, — позвал Монтэйг через дверь камеры.

От Фелиона воняло смесью застоявшегося пота и свежего стыда. Как и все неофиты он отрекся от ухаживания за своим телом до того, как в него вживят Черный Панцирь. Как и многие из тех, кто воспротивился указу Неумирающего Мученика он был найден очень легко. В то время как большинство шло наперекор некоторым мелким ритуалам, грех Фелиона был катастрофичен. Нелепо, но всех грешников, не зависимо был ли их грех серьезным или нет, вызывали к Терновому Венцу — конклаву капелланов, которые временно возглавляли Орден.

— Прими Путь Цепей, — настоял Монтэйг.

— И обречь себя на судьбу анкорита до тех пор, пока я не паду?

— Ты все еще сможешь служить своему Ордену.

— Тогда скажите мне, сержант, какой путь избрали вы? — бросил Фелион.

На это у Монтэйга не было ответа.

"Я должен был стоять с Афанасием", — подумал он мрачно. — "Было бы лучше умереть вместе с моим Орденом, чем жить и видеть как он иссыхает и пожирает сам себя".

Но он не видел этого, потому что был ослеплен рвением Малвоисина, также как Малвоисин был ослеплен Мучеником. Капеллан беседовал с ним на протяжении девятнадцати дней, прежде чем объявить его пророком Бога-Императора, который привнес страшные нововведения в Имперское Кредо. Эти истины были действительно темные. Он доказал, что человечество неисправимо испорчено и его величайшие стражи, Адептус Астартес, являются основой всех грехов. Ибо, что если бы они не дрогнули и не раздробились в войне против архипредателя Хоруса?

— Те, кто стоял незапятнанным сегодня, могут пасть завтра или в другой день, — провозгласил Малвоисин. — Ибо предательство скрыто в нашей крови, овеянное гордостью.

Не может быть никакой надежды на вознесение к свету Императора. Только покаяние и боль за грехи прошлого и будущего. Война уже проиграна и единственная победа заключалась в борьбе за познание определенных поражений.

"Было ли это притаившимся позором Черной Ярости, что обратил нас к столь бесплодным убеждениям", — удивлялся Монтэйг. — "Всегда ли мы были настолько сломленными?"

— Поднимайся! — скомандовал он неофиту. — Твой путь ждет.

"Лучше служить в позоре, чем править в пороке."

"Все было бы по другому, будь Сияющий Рыцарь среди нас", — размышлял Монтэйг, пока вел своего заключенного сквозь темноту. — "Он бы изгнал змея".

Но Магистр Ордена Варзивал отсутствовал уже много лет. Он участвовал в походе вместе с Первой ротой. От них не было вестей со времен Чистки и Малвоисин объявил Магистра потерянным, но Монтэйг не верил в это. Сияющий Рыцарь вернется однажды, чтобы возродить и искупить его Орден.

"Но я недостоин буду увидеть это…."

В отсутствие Сияющего Рыцаря только Верховный Библиарий Афанасий и его братство отвергали заветы Мученика. Их неизбежно объявили еретиками и Монтэйг бок о бок со своими братьями взяли штурмом либрариум, движимые такой ненавистью, какую они не испытывали прежде даже в битвах с ксеносами.

Было ли это первым проявлением Черной Ярости?

Афанасий и его последователи ждали их, без какого либо оружия или брони, защищенные лишь презрением. Это завело атаку в тупик. Нападавшие ожидали холодного электрического привкуса, предшествующего психической атаке, но когда Афанасий заговорил, это были просто слова: "Мы воспарим на пылающих крыльях". Просто слова, но они были девизом Ордена, произнесенные с убеждением в том, что очистят Монтэйга от яда. Быть может, это помогло бы, но затем Малвоисин проревел новый девиз, явив себя Неумирающему Мученику: "Император обрекает!"

Сияющие Ангелы умерли в тот день и Ангелы Раскаяния восстали из их могилы, ожесточенные и связанные тьмой.

"Император обрекает!"

— Это дорога не к Терновому залу, — возразил Фелион.

— Нет, — признал Монтэйг, — не к нему. Я веду тебя к Вратам Предвестника. Отсюда ты поднимешься вверх по реке и скроешься в горах.

Неофит остановился в смущении.

— Но Терновый Венец призывает меня.

— Это так, — сказал Монтэйг, — они вызывают тебя, чтобы разорвать на части, как и всех, кто попытался пройти Путь Шипов.

— Если это наказание за мой грех…

— Ты не совершал греха! — почти прорычал Монтэйг, — твоя резьба по слоновой кости почитает примарха.

— Нет… — глаза Фелиона выглядели лихорадочно. — Искусство возвышает тиранию тщеславия.

— Мы были воинами-ремесленниками еще до того, как чужеземец поработил нас. Я видел как твои способности развивались многие годы — руки и искусство в гармонии, истинный путь Сияющего.