Юрий Никитин - На пороге

– Возьми себя в руки, – велел я вслух. – Издохнешь, дурак, если вот так позволишь нести себя по течению.

Но все-таки я в самом деле научный сотрудник с великолепным дисциплинированным мозгом, который приучен работать, выполнять команды и добиваться результата, это доказал сам себе, когда к рассвету, истерзав себя усиленной дрессировкой, заставил мозг выдавать себе только ту информацию, которую запрашиваю, а с кем спит Аня Межелайтис в этом сезоне, пусть даже не ищет, не то что не показывает.

То ли потому, что ночь не спал, то ли из-за нервов, но сожрав обычный диетический завтрак, ощутил себя как пес, что поймал на лету и слопал муху, вроде бы мясо, но как-то не впечатлила такая добыча.

В холодильнике обнаружились рыба, икра и три куриные тушки. Пара кур сразу отправились в духовку, какие это куры, просто крупные цыплята, да и не такие уж и крупные, а пока готовились, намазал на большой ломоть хлеба икру слоем потолще и сожрал, а потом сделал еще такой же бутерброд, только побольше и поувесистее, сожрал и поймал себя на том, что шарю на нижних полках, где с ликованием обнаружил расфасованный тонкими ломтиками сыр.

Пока расправлялся с сыром, духовка пропикала и доложила, что цыплята прожарились, все готово, можно доставать.

Я открыл дверцу и чуть не задохнулся от одуряюще смачного аромата, нет, мощного запаха, аромат всего лишь аромат, а запах это запах, я торопливо перебросил обе обжигающие пальцы коричневые тушки на тарелки, себе и тому парню, дрожащими руками ухватил нож и вилку, пальцами не сцапать такое горячее, а вот жевать и глотать почему-то можем, хотя в ладони ни за что не удержим…

После завтрака оделся достаточно бодро, даже голова не кружилась, когда наклонялся и завязывал шнурки на кроссовках.

Звякнул сигнал вызова, на стене появилось лицо Синтии, прекрасное и одухотворенное, я сам делал снимки, выбрал лучший, все-таки во мне где-то живет художник.

Я кивнул, экран ожил, Синтия отыскала меня взглядом.

– О, ты выходишь?

– На работу пора, – ответил я.

Она прощебетала легким голосом:

– Тогда я как раз тебя перехвачу. Я уже почти рядом, в двух минутах.

Связь оборвалась, я перевел дыхание и поднялся, к своему удивлению, легко, даже не хватаясь за спинку стула.

Когда вышел из лифта внизу, чувствовал себя практически в норме, нужно только стараться ни с кем не сталкиваться, потому что чувствовать одно, а быть – другое.

Консьержка, завидев меня в окошко, сказала участливо:

– Здравствуйте, Володя. Вы хорошо смотритесь. Вам эту нейродегенерацию вылечили?

Я покачал головой.

– Нет. Только не надо вот так лицом, я еще не покойник. Вылечить не вылечили, но остановили. Если болезнь не развивается, то ее как бы и нет. Если рак остановить на первой или второй стадии, то можно прожить всю жизнь и не знать о нем.

В ее глазах все-таки глубокое сочувствие, словно в самом деле знает, что такое нейродегенерация, а не только услышала и запомнила.

– Может быть, – проговорила она с сомнением, – вам нельзя… я имею в виду, нужно постельный режим и все такое?

– Все такое, – сказал я, – это клизмы, судя по выражению вашего лица?

– Ну что вы, – возразила она с достоинством, – я вовсе не их имела в виду.

Я улыбнулся, мимо нас прошла, вежливо поздоровавшись, Валентина Петровна, милая женщина с бесконечно добрым лицом из соседней квартиры. Я поспешил вперед и придержал для нее дверь, Валентина Петровна смущенно улыбнулась, понимает, что это она должна помочь мне открыть дверь, я же слабый, все в доме знают, да и по мне видно.

– Ой, спасибо…

– Рад, – ответил я и ощутил, что в самом деле рад, все-таки справился с тугой дверью, хотя в доме пружина не такая зверская, как на входе в корпус нашего института. – Все в порядке.

Призрачная картинка сразу выдала о ней текст в десятки миллионов слов, но мозг вмешался и моментально выделил самое главное: имя и фамилию, замужем, адрес, телефон, все ники в сетях, аватары, медицинскую справку, банковские карточки, права на управлением автомобилем, счет в банке… а все остальное едва заметно мерцает на заднем фоне, готовое сорваться с места и подбежать, едва изволю.

Молодец я, мелькнула мысль. Сенсоры – тупые, гребут все, а мозг, спасая меня от безумия, на сумасшедшей скорости сортирует, выдает только то, что может пригодиться, как знает по опыту прошедшей жизни.

– Кстати, – сказал я, – поздравляю вас, Валентина Петровна. У вас будет мальчик, хорошенький такой и здоровый!

Она мягко улыбнулась.

– Спасибо. Я не знала, что это уже известно.

– Десять минут тому получен анализ, – сообщил я.

Ее глаза округлились в запоздалом изумлении.

– А вы… откуда узнали?

– Та больница под управлением нашего филиала, – сказал я, – иногда нам присылают не совсем те данные, что запрашиваем.

– Спасибо, – повторила она и прошла дальше, довольная и счастливая, и я напомнил себе, что не стоит свои возможности вот так явно засвечивать, хотя бы до тех пор, пока не разберусь с ними сам.

У всех есть какие-то тайны не тайны, но такое, что напоказ выставлять не хочется, а это значит, и я не должен как бы знать о них.

С крыльца я спустился, впервые за последние недели не прикасаясь к перилам вовсе, хотя рука пару раз дернулась, намереваясь хотя бы опереться о поручень.

Дорожка повела в сторону шоссе, к нему прилегает и стоянка автомашин нашего дома.

У обочины остановился яркий нарядный автомобильчик, Синтия выпрыгнула такая же нарядно праздничная, улыбнулась мне еще издали.

Я смотрел на нее, и горькая печаль стиснула сердце. Как-то надо закрываться от всех сведений, даже полезных, что подсовывает мозг, для меня же старается, но еще классик сказал, «обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Не хочу видеть, сколько абортов сделала и от кого, почему время от времени уезжает «помогать бабушке», почему два дня назад не пришла ко мне, хотя позвонила и предупредила, дескать, уже выезжает…

– Привет, – сказала она задорно. – Ты что смотришь так как-то не так?

– Все так, – ответил я деревянным голосом, – устал просто… Да и вообще, ты же знаешь…

Она спросила с участием:

– Как идет лечение?

– Норм, – ответил я. – Переношу хорошо, побочки пока особо не достают. А насколько успешная… узнаем скоро. Только ты о моем лечении никому не говори. Людям либо все равно, а другие знают, что его пока нет.

Она вздохнула.

– Тебе нужно больше отдыхать, выглядишь жутко уставшим. Отоспись хорошенько! Тебе это важно. А потом звякни, хорошо?

– Ловлю на слове, – сказал я.

Она улыбнулась на прощание, оба знаем, что ловить ее на слове бесполезно, держит слово только в случаях, когда это нужно ей, этим отличается от Оксаны, ее лучшей подруги, та работает на репутацию, пригодится в будущем, как заверили родители.