Рем Манулов - Шёпот Зуверфов (СИ)

— Маятник, — тихо позвал Оло Ван, — подготовь всё к началу экспозиции.

Маятник послушно склонился и вошёл в старый амбар, скрипнув проржавевшей дверью. Как назло накрапывал мелкий дождь. Небо спрятало все мерцающие точки, оставив темноту властвовать над миром.

— Николас! Паршивая ты овца! — зарычал Ван Дарвик и схватил за горло своего гостя. — Зачем ты всё портишь? Ну чем тебя поддержит старик Шербешер? Или юнец Кин? Ничем! В отличие от меня. Но нет! Ты, упрямец, решил, что сможешь обмануть меня и огорчить всех, кто мечтает о чём-то большим, чем копошиться в грязном гумусе или коптиться в литейном цеху! Ты оскорбил моё радушие, в конце концов! Неслыханная глупость! Скажи, Арзор, а в тебя запихнули эти жучки с камерами, которые за всеми наблюдают? А? Нет? Жаль, правда?

Оло Ван Дарвик опустил взгляд, покружился на месте. В сарае кто-то заревел. И следом, будто поддерживая первый рык, раздались душераздирающие вопли нескольких разъярённых существ. «Манекены» побледнели окончательно, а лидер Штарбайна покачнулся и грохнулся в грязь, скошённый обмороком.

— Откачайте его, — распорядился Оло, и наёмник, развернув Арзора к себе лицом, отвесил ему несколько звонких пощёчин. Николас очухался, его подняли. — Отволоките их вовнутрь.

В сарае всё провоняло жжёной соломой, сырым деревом и смолой. Подмостки скрипели, а внизу, за перекладиной, раскинулась круглая арена, заполненная грязным песком. Тусклый свет облизывал уголки помещения, но не мог дать точное представление о том, где находятся пленники.

— Спустите «манекенов» вниз! — приказал Оло, и его подручные схватили голых солдат, вытащили изо рта кляпы, развязали их и бросили вниз. Один приземлился вполне удачно, другой рухнул, выругался и взревел. По-видимому, вывихнул ступню.

— Спускай! — снова распорядился Ван Дарвик. Деревянная ограда распахнулась, и на арену хлынул поток уродов, которые верещали, тем самым требуя жертвы. Человекоподобные существа, которых подвергли ужасным пыткам, мучениям, истязаниям. Их кожа приобрела серо-коричневый оттенок, глаза выступали из глазниц, готовые вот-вот лопнуть, а на коже образовались язвы и полипы. Некоторые хромали, другие перемещались вполне бодро и выискивали своими жадными глазищами любую пищу. Откуда-то сверху на песок упали вилы и один топор. Солдаты бросились к ним, завладев каждый своим орудием. Когда существа атаковали, «манекены» стали яростно отбиваться. По всему виду женщина, с обвисшими грудями и полуголая, наполовину сгнившая и почти что мёртвая закричала что было мочи, и вцепилась «манекену» в плечо своими гнилыми зубами, коих осталось всего с десяток. Топор снёс голову приближавшегося невысоко уродца, который двигался слишком медленно. Наверху, наблюдая, бойцы Ван Дарвика перешёптывались. Арзор старался прищуриться, чтобы не видеть кошмара, разыгравшегося на его глазах. Но каждый раз, когда Николас зажмуривался, он получал увесистый удар в челюсть. Аккуратный и практически незаметный впоследствии, но чрезвычайно болезненный прямо сейчас. Оло Ван подступил к уху дрожащего Арзора и стал нашёптывать:

— Смотрите на них. Монстры. Верно? Нет. Всего лишь илейцы. Такие, как и мы. Когда-то давно здесь работали кирками, добывая апатиниум. Выяснилось, что длительное воздействие апатиниума на организм в купе с микстурой от кашля даёт удивительный эффект, раскрывшийся нам совершенно случайно. Человек превращается в существо ужасное, ненормальное, кровожадное и крайне неразговорчивое.

Один из «манекенов» лишился возможности двигаться. Его облепили чудовища, разрывая своими острыми ногтями и зубами на части.

— Простая морошка, входящая в тот рецепт микстуры, смешиваясь с влиянием апатиниума, превращает илейца в самый жуткий вариант гибриоида-переростка. Шутка природы или цивилизации? — продолжал шептать Оло Ван.

Оторвавшись от уха напуганного и задубевшего Арзора, Дарвик кивнул Маятнику, и тот мгновенно извлёк из кобуры, висевшей подмышкой, автоматический пистолет и сделал шесть точных выстрелов, который уложили каждого уродца наповал. Спасённый «манекен» упал на коричневый песок без сил. Он не мог думать, говорить, бунтовать.

— В ваших глазах я вижу вопрос, — снова заговорил с Арзором Оло, — к чему этот спектакль? Отвечу просто. У наших «манекенов» в крови сидели назойливые миниботы, которые тут же передали сигнал в Трезубец, как только органическое существо погибло от руки носителя. Мелкие бездушные предатели, не правда ли? — улыбнулся Оло Ван и продолжал. — Системе не слишком интересны подробности. Окуляры миниботов сопровождают всю жизнь илейца, но перед судом запоминают полминуты до и после. Жалкая минута на справедливость. Не слишком много, правда?

Маятник сделал ещё один выстрел и угодил в плечо лежавшему «манекену», который тут же вздрогнул и замер, раскинув руки. Увесистая доза транквилизатора проникла в кровь.

— И напоследок, — Оло требовал внимания со стороны Николаса Арзора, хотя тот уже с трудом держался на ногах, — вы увидите, к чему приводит гуманизм и жажда справедливости. Технологии нас защищают отчасти. В итоге они губительны. Я вам это докажу. А пока…, - Оло не договорил, отвернулся, нашёл Маятника, который потирал замёрзшие руки. Больше инстинкт, чем действительность.

— Укутайте его в плед и заприте в самом шикарном номере моего отеля. Пусть к нему приходят лучшие девочки. Подавайте ему изысканные деликатесы и откройте редкие вина. Угодите гостю. Но сначала согрейте и отмойте.

Маятник бессловесно кивнул и начал раздавать свои указания подчинённым. Боевики задвигались. Арзора поволокли к машине, засунули в салон и накинули тёплый шерстяной плед. Николас немного расслабился, дрожь прошла, и потянуло в сон. Дарвик ещё немного последил за уборкой арены — выносили трупы, оторванные конечности и отмывали из брандспойтов деревянные стены — и довольный общим результатом, направился к кортежу. А дождь всё не кончался, набирая обороты и норовя к утру затопить узкие расщелины и смыть все следы.

.

В своём летнем наряде Инсар напоминал беззаботного туриста, который прибыл из безмятежных уголков полюбоваться медленным разрушением, затуханием и деградацией человеческого общества. Многие путешественники рассчитывали, очутившись в Котловане, понять, где находится грань между современным обществом и теми, кто его отверг. Грань скорее психологическая, чем социальная, ведь сделай мизерное усилие и ты уже в Трезубце. Однако за такого рода ответами пребывали романтики и фаталисты, мечтавшие прославить себя или свой художественный роман, написанный после озарения и испытаний, которые выпадали на душу тонкую и совершенно неподготовленную. Серьёзно разочаровавшись, будущие писатели, как и те, кто приезжал до них, собирали свои вещички и отправлялись восвояси. А всё потому, что получить нечто невероятное или увидеть что-то запредельное в «котле» было невозможно. Помойка, свалка, общежитие, в котором и света дневного порой не видать. Ничего выдающегося. За потрясением в пору спуститься на дно Шрама Земли или пересечь Шрамовый переход. Но на подобные выкрутасы местные искатели адреналина решиться не могли, объясняясь по-разному, переубеждая свой страх и трусость.