Максим Хорсун - Кремль 2222. Замоскворечье

Он понял, что на него уже смотрит пара десятков глаз. Остальные гладиаторы хмуро выглядывали из своих бетонных келий; не было ни одного сочувствующего или одобряющего взгляда.

«Они тебя ненавидят, – продолжил беззвучно нашептывать Хок. – Из-за тебя был усилен режим охраны и ужесточены правила. Из-за тебя им больше не разрешают покидать подвалы Арены».

– Что, какие-то проблемы, боец? – другой охранник не выдержал и навел на Лана винтовку. Гладиаторы глядели на дружинника с угрюмой решимостью, их кулаки были сжаты. И охране, и рабам, само собой, не очень-то хотелось связываться с воином, победившим жука-медведя, но было ясно, что в случае чего они нападут на него всем скопом, действуя, подобно стае крысопсов. И тогда он – покойник.

«Сейчас у тебя есть лишь один союзник – это я, – шептал шам. – Вернись к себе! Я скажу по секрету… Я знаю, что хочет передать тебе Ворон!»

– Что? – от неожиданности Лан задал вопрос вслух.

– Я сказал: проблемы, боец? – повторил, заводясь все сильнее, охранник.

– Мне нужно на ведро, – сказал Лан подчеркнуто миролюбивым тоном. Обстановка сразу немного разрядилась, охранник опустил винтовку, бойцы попятились в свои каморки.

– Прямо по коридору и налево, – обозначили ему маршрут. Лан повернулся, стараясь не совершать резких движений, и пошел в указанную сторону. Плиты пола холодили босые ноги. Вошь больно впилась в шею под ухом. А при Профессоре гладиаторам полагалась баня, и еще – какая-никакая, но обувка. Правду говорят, что все познается в сравнении!

«Я хочу знать, что передал Ворон!», – потребовал Лан, и сердце его замерло в ожидании весточки от побратимов.

«Не так быстро, – отозвался шам, мысль его текла нарочито неторопливо. – Мне от тебя нужно кое-что еще. Для поправки здоровья, разумеется».

«Что? Что? Быстрее!»

«Кровушка. Граммов сто пятьдесят – двести».

Нюх привел Лана к коморке, у дальней стены которой стоял бочонок. Как говорится, «удобства на этаже».

«А ты не опух, Хок? Где я возьму эту кровушку?» – мрачно подумал Лан, делая свое дело.

«Откуда-откуда! Ты, кажется, не призрак бесплотный! – шам, похоже, даже обиделся на непонятливость дружинника. – Подари другу граммов двести, а к утру твой организм восстановит кровопотерю. Я же знаю, что дружинники так могут. Раз-два – и ни раны, ни болезни».

Лан почувствовал отвращение. Вспомнилось, как он едва не погиб, пребывая в плену у шайки нео мамаши Лу. Старая самка кормила кровью Лана своего новорожденного – очередного ублюдка, зачатого кем-то из старших сыновей. Нет, он больше не будет подкармливать своей плотью всяких уродов, расплодившихся на земле после Последней Войны. Это, можно сказать, вопрос принципа.

Шам с жадностью следил за работой мысли Лана. Когда решение сформировалось, Хок послал в адрес дружинника концентрированный поток эмоций, в котором ощущалось разочарование, уныние, обреченность и мольба.

«А что помешает мне прийти вот прямо сейчас и выбить из тебя сведения? Все до единого слова?» – бросил Лан в ответ.

«Не дури. Во-первых, я – твой единственный друг. Во-вторых, ты не станешь обижать калеку. Ты – человек с правильной моралью, на такую низость ты не способен. И не из прихоти я прошу пожертвовать кровь: она поможет мне восстановиться. Не все наделены такой чудесной регенерацией, как некоторые… Да… А мне тоже хотелось бы встать на ноги. Хотя бы когда-нибудь».

«Я тебе верю, хоть ты мне и не друг, – Лан вернулся к себе. Перед входом в опочивальню он остановился, бросил взгляд в каморку шама. Безвольное тело белело на груде соломы. – Но то, о чем ты просишь…»

«Тогда добудь мне хоть какой-нибудь крови!»

Через несколько часов после полуночи Лан услышал, как кто-то крадется по коридору, и понял, что время пришло. Тревожное полузабытье, в котором он пребывал вместо сна, прошло, как рукой сняло, не принеся отдохновения. Разве что перестали гудеть перетрудившиеся мышцы, – и на том, как говорится, хлеб. Лан открыл глаза, уставился в потолок. Ночь была необычно тихой: ни гула зрительских трибун, ни боя барабанов. Видимо, Арену закрыли на ремонт.

Он услышал, как несколько человек вошли в каморку Хока.

– Мерзкий кусок навоза… – раздался злой свистящий шепот. – Его трехглазые приятели сожрали мою бабу. Чуть не передрались из-за нее, упыри! Уж больно они на парную человеческую кровь падки. Я еле унес ноги… мне до сих пор чудится, что я слышу их голодные голоса в своей башке… И еще это чавканье… – говоривший издал несколько булькающих звуков, изображая пиршество шаманов.

– Помню-помню, как на Арене этот лысый таракашка вскрыл горло Колыму. А теперь… лежит, как цыпленок со свернутой шейкой, – подхватил второй неизвестный. – Что хочешь, то с ним и делай.

– Дрын! Кисляк! Хорош болтать! – просипел третий. – Пришьем его, и дело с концом. Я об этих Владыках Туманов всяко-разно слыхал. Не верю, что он так уж беспомощен…

Раздался шорох, а затем – глухой звук, в котором утонул обреченный всхлип раненого шама. Зато громче била, ударом которого отмечали начало каждого часа в Кремле, раздался мысленный крик Хока.

Лан метнулся в соседнюю каморку. Коридор был освещен лишь одним далеким факелом, охраны поблизости не наблюдалось. Были ли наемники в сговоре с гладиаторами, решившими устроить самосуд, или просто в этот час разгильдяйничали – не суть важно.

У входа в опочивальню шама на стреме стоял низкорослый трупоед с длинными, сбившимися в колтуны волосами. Завидев Лана, он открыл рот, чтобы предупредить подельников, однако смог издать лишь нечленораздельный возглас, когда твердокаменная пятка дружинника врезалась ему чуть пониже глаза, сокрушив скулу. Трупоед влетел в каморку шама, точно пушечное ядро, сбив с ног одного из замерших над Хоком мародеров. Двое оставшихся одновременно повернулись к Лану, однако тот не дал опомниться: схватив обоих, треснул друг об друга лбами и бросил в разные стороны. Сбитый с ног мародер поднялся на колени, в черном от въевшейся грязи кулаке блеснула заточка. Лан заблокировал его запястье, потом отправил в нокаут гладиатора справа от себя, вышиб дух из мародера слева; и лишь после этого снова повернулся к человеку с заточкой. Короткий, точный удар в челюсть, и тот уже пускает кровавые слюни, привалившись спиной к дальней стене. Лан перехватил удобнее кустарный нож, перевел взгляд на Хока: на лицо шама был наброшен кусок грязной турьей шкуры. Ясно: хотели задушить калеку по-тихому. Чистый, хотя и какой-то бабский способ свести счеты.

Лан отбросил турью шкуру. Хок беззащитно хлопал третьим глазом. В уголках век собралась густая гнойная влага. Лицевые отростки слабо шевелились.

«Зачем спас? – мысли шама были черными и густыми, как гудрон. – Надо было позволить им сделать, что собирались! Я никогда не смогу восстановить нервные пути! Я сдохну в этом каменном мешке в своих испражнениях!»