Андрей Андрей - Охота на судьбу

Один за другим гибли его товарищи, и он, уже изрядно вымотанный, с кровоточащим плечом, ожидал своего восхождения на уготованную для него плаху.

"Сколько я еще смогу отражать издевательские атаки наглого сопляка?.. Надо было все-таки прихлопнуть этого охотника, покуда возможность была, будь он неладен...", - пульсировали разрозненные мысли в голове отчаявшегося мужчины.

Новая атака самодовольного юноши ознаменовала себя молниеносным, направленным в область головы повстанца, ударом, который командир, отягощенный вспышкой боли в плече, еле сумел отразить, при этом оступившись и упав в снег.

Он был храбр, несомненно, смел и решителен, но перед ликом смерти его сердце, простое человеческое сердце, прятавшееся под каменной оболочкой, дрогнуло, жалобно екнув в груди от противного, липкого и удушливого страха. Командир стражи уже был рядом и молча, без каких-либо возвышенных слов, приготовился нанести последний удар, который навсегда прервет дыхание авантюриста, позволившего себе посягнуть на государственные сокровища.

И впрямь жизнь не любит банальных концовок! Во всяком случае, не в этот раз. Смертельный удар, предназначенный для повстанца, так и не был завершен. С торчащей из предплечья стрелой, которая с легкостью пробила сплетенные кольца кольчуги, парень вылетел из седла, обронив меч, который, словно последнее предупреждение улыбчивой удачи, вошел лезвием в снег рядом с головой крайне удивленного повстанца. На этом страдания паренька, минуту назад полностью контролирующего ситуацию, не закончились. Серебряная стрела вспыхнула, объяв руку воина пламенем. Юноша протяжно взвыл, а его воины стали растерянно оглядываться по сторонам в поисках внезапно подоспевшего вражеского мага.

Одна за другой стрелы вылетали из леса, впиваясь заостренными наконечниками в тела всадников. Ярко вспыхивая, снаряды охватывали своим голодным магическим пламенем наездников. Не все стрелы преодолевали тяжелые доспехи конников, но огонь непременно довершал свое дело. Страже, объятой жаром, походившей на закупоренные консервные банки, приходилось спрыгивать со своих ездовых животных в снег, чтобы снять окутавшее пламя. Кони, так внезапно потерявшие своих седоков, громко ржали, встав на дыбы, и хаотично кружили возле перевернутых повозок каравана, словно тоже охваченные пламенем.

Если бы случайный путник, которому довелось взбираться в этот вечерний час по горной тропе, окинул взглядом лес, простирающийся у подножия горного хребта в долине, ему обязательно бросилось бы в глаза множество мерцающих огней, издалека походивших на костры одного большого лагеря, расположившегося в лесной глуши. Однако зрение определенно обмануло бы человека, отдалившегося от Сенвильского города в этот вечер, ведь при приближении к этому, казалось, уютному сплочению огоньков можно было ясно расслышать звуки битвы. В особенности можно было выделить яростные крики повстанцев, чей боевой дух был поднят внезапным вступлением в битву нового неизвестного участника сражения, который по случайному, но удачному стечению обстоятельств был на их стороне. Каждая новая выпущенная Раэлем стрела, достигавшая своей цели, прибавляла перехватившему инициативу отряду долю мужества.

Один из всадников что есть силы пришпорил коня и рванул в лес, растворившись в многочисленных ветвях елей. Удивительно, как влияют необдуманные поступки нерадивых глупцов на толпу, даже, если эта толпа состоит из обученных воинов.

Стража, в отличие от тех же кучеров, не стала панически разбегаться по сторонам, оставляя свою судьбу на милость немилосердной удачи. Организованно, не разрывая строя, они стали покидать место сражения, уходя в лес, сформировав кольцо, в центре которого несли раненых товарищей. Пожалуй, без лишнего преувеличения все это можно было назвать тем самым пресловутым "тактическим отступлением", а не трусливым бегством, которое зачастую бывает в подобных ситуациях.

Раненый командир стражи - молодой юноша в этот зимний вечер впервые познал сокрушительное поражение. Пока подчиненные уносили его с поля битвы, он лишь тихо постанывал, придерживая раненую обгоревшую руку, пробитую магической стрелой. Наверняка, на следующее утро в городском лазарете он будет сильно жалеть о произошедшем, о том, что не отдал приказ своим воинам сражаться до победного конца, о том, что допустил своевольное отступление своих бойцов и о многом другом.

Кто знает, как бы все повернулось, если бы стражники не оставили поле боя, а решились биться до конца. Повстанцы, не желающие дергать в очередной раз удачу за хвост, не стали догонять противника. Да, собственно, и догонять-то было некому - кучка израненных, перепачканных кровью мужчин, истощенных прошедшей битвой, стояла возле вереницы обозов, составляющих караван. Обожженные тела стражи, изуродованные, изрубленные тела товарищей и легкий, парящий в воздухе пушистый снег, сливаясь с тишиной на редкость тихого вечера, составляли безумный контраст в этом отдаленном уголке сурового Фросвинда. А слабый, будто желающий дать передышку и без того насытившимся страданиями людям, ветер тихо заводил свою траурную симфонию по убитым, устроившим сегодня кровавую резню из-за блеска золота, которое уже не сможет принести павшим исполнения их желаний.

Повстанцам все еще не верилось в происходящее. Абсолютно уверовавшие в свою скорую кончину люди, мгновение назад стоявшие у самых врат смерти, внезапно были вышвырнуты с порога костлявой старухой, вдоволь насытившейся сегодняшними подношениями. Удача, такая переменчивая в своих настроениях дева... нет... не та, чье поведение легко как соколиное перо, а та - гордая, любящая затевать только ей понятные игры, сегодня была удовлетворена больше, чем сама смерть. Неизвестно, существует ли между этими двумя особами, которых разделяет вечность и собирает воедино человеческая жизнь, некое противостояние, или они все же заодно? И тотчас в воображении представала картина: молодая белокурая жизнерадостная девица, которая игриво скачет по полю битвы меж рядов сражающихся мужчин, элегантным жестом указывает старухе, плетущейся за ней, на тех людей, кому выпал жребий еще какое-то время вдыхать своей грудью морозный воздух Фросвинда. Пожилая сгорбленная женщина, чье лицо скрыто под черным капюшоном балахона, медленно идет следом и, не поднимая головы, касается своей костлявой холодной рукой тех воинов, которых не удостоила внимания молодая лучезарная дева. Бойцы, в последний момент ощутив на себе касание невидимой старухи, падают замертво, скошенные, кто ударом меча, а кто стрелой. Как единой маятник судьбы, две опоры мироздания взаимно заменяют друг друга, чтобы упорядочить сущее.