Вячеслав Воронов - Запах гари

— Врёшь ведь!

— Смотрите сюда! — майор извлек из чрева кабины бутылку водки и торжественно вознес её над головой. — Держите! — он швырнул бутылку, которая шлепнулась рядом с одним из памятников, чуть не угораздившись о гранит.

— Бросай аккуратнее, у меня аж сердце стало! — заорал краснорожий. — Чего делать надо?

— Я сейчас выгоню его прямо на вас, а вы тупо стреляйте. Желательно по ногам. Ну, а если не по ногам, то и чёрт с ним. Он выродок — живучий! Он вообще не человек!

— Врёшь, скотина! — закричал Котиль. — Это ты уже не человек! Он же вас подставляет вместо себя!

— Вишь, как огрызается! Но вы его не слушайте! Выродки всякие бывают, а власть — она одна. С властью лучше дружить, правда? Тем более если она идет навстречу. Будете теперь заниматься своим промыслом без оглядки, я разрешаю! Зубки у покойников выдирать, или еще что. Гляньте, как мы кладбище разворотили! К вам теперь никаких претензий. Таким моментом грех не воспользоваться!

— Не слушайте его! Не даст он вам ни….

— Поехали! — рявкнул майор. — Разворачивай, гони его!

Водитель с готовностью включил передачу, и, круто разворачиваясь, попер по могилам. Котиль прицелился прямо в его физиономию, на которой застыло глуповато — блажное выражение, выражение удовольствия от вседозволенности, когда то, чего всегда хотелось, наконец разрешили. Он бы выстрелил ему в ногу, или в плечо, хотя в плечо попробуй попасть; проще угодить в грудь или промахнуться вообще, — а ноги были надежно укрыты двигателем. За лобовым стеклом, доступная его, Котиля, пуле, была только молодая глупая физиономия, голова с заполненными всякой дрянью мозгами. Здесь, на кладбище, нетрудно было представить гнетущую атмосферу похорон, всю в черном убивающуюся мать, сгорбленного горем отца, до конца не осознающую произошедшего младшую сестру…

Вряд ли он выстрелил бы и в самоуверенную физиономию майора, даже если бы она хорошо была видна. Но майор благоразумно пригнулся. Он не скрутился калачиком, не опустил голову чуть не до пола, чтобы не дать подчинённому лишнего повода для страха. Он лишь убрал голову с линии обстрела, словно ему и дела не было, а просто понадобилось завязать шнурки.

С камнем в душе, зарычав от злобы, Котиль вскочил и побежал. По правую от него сторону залегли в траве двое полицейских, а вдогонку, рыча двигателем и сокрушая памятники, нёсся «Урал». Ему оставалось бежать прямо на двоих алкашей, занявших оборону в разрытой могиле. Обладатель землистой рожи громко заорал что-то нечленораздельное, дико выпучив глаза. Дрожащими руками навёл он двустволку и выстрелил, сам вряд ли веруя, что может попасть. Ухнули сразу оба ствола. За мгновение до выстрела, повинуясь чутью, Котиль грохнулся на землю, а ещё через долю секунды уже снова бежал, широкими шагами меряя межмогильное пространство. Съезжая по земляной насыпи в яму, он сходу двинул старшего, с землистым лицом, рукояткой автомата по голове. Тот, закатив глаза и не произнеся ни звука, скатился на дно могилы. Краснорожий, словно за компанию, тоже съехал и растерянно застыл, не зная, что делать. Он глядел то на серое лицо Котиля, то на автомат в его руке. Котиль пнул его ногой в живот, ударил несильно, но тот издал громкий звук, словно желудок его изъявил желание извергнуть наружу содержимое, и скрутился как бублик.

Только сейчас Котиль обратил внимание, что стоит на крышке гроба. Захоронение было недавнее, и крышка еще не прогнила, но угрожающе трещала под весом человеческих тел. Котиль взглянул вверх. Яма, учитывая вал выбранной земли, была выше его роста.

— Эй, ты, — бросил он краснорожему, — ну-ка стой, я вылезу.

Котиль забросил автомат за спину и взгромоздил ногу ему на плечо, пробуя, надежная ли опора. Краснорожий понял, что от него требуется, и, не подымаясь, покорно сжался в комок. Котиль разогнулся и погрузил пальцы в рыхлую землю насыпи.

Шагах в десяти от себя он увидел мощный бампер «Урала», который нёсся прямо на него. Рёв двигателя, из которого выжимали всё, на что он был способен, заполонил, казалось, вселенную. Спасаться можно было только в одном направлении — вниз, и Котиль спустился на крышку гроба, присев и с опаской взглянув вверх.

Урал, снеся оградку, накрыл разрытую могилу, как вражеский танк накрывает окоп, и остановился. Двигатель заглох, левое колесо угодило в яму и просело. Машина брюхом улеглась на земляную насыпь, прочно перекрыв все выходы. В могиле стало темно и тихо.

Котиль схватил лопату, которая стояла в углу ямы, и быстро расчистил место у гроба, чтоб было куда поставить ногу. Бросив лопату и еле умостившись на расчищенном участке, он подхватил гроб снизу и стал подымать. Краснорожий, когда последнее пристанище человека в этом мире стало надвигаться на него, уходя из-под ног, словно грянул судный день и умершие восстают из могил, принялся испуганно хвататься за земляные стены. Напарник его ещё не пришел в себя и лежал, уткнувшись носом в ботинок подельника, словно хотел облобызать ему ноги. Котиль, приподняв гроб, подвинул его к себе, и осквернители могил съехали с него, обретя под собой землю. Котиль приставил гроб вертикально к краю ямы, и, оперевшись на него, взобрался наверх.

Узкая щелка давала кое-какой обзор, но никого из своих гонителей Котиль не увидел. Он услышал, как в машине заскрипел дверной замок, но не было похоже, чтобы кто-нибудь выбрался из кабины. Котиль выставил в щель ствол автомата и затаился.

— Ну что, попала крыса в западню! — хрипло заорал майор. — Как же ты теперь выберешься? А никак! Сейчас, вызовем подмогу, и… Я даже расскажу тебе, что мы сделаем, я не жадный! Привезут чего-нибудь, газ я имею в виду, нервно-паралитический или еще что-нибудь. Какой ты больше любишь? Или тебе дерьмо по душе? Залить бы всю могилку дерьмом, а? Но нет, это был бы курорт для тебя. А газ подберут, не переживай, такой, чтоб скрутило тебя в три погибели, чтоб жизнь малиной не казалась. Может, кислород; что тебе больше подходит? Я тебе даже сдаться не предлагаю, зачем мне эти проблемы! Тем более плохо мне, ранил ты меня, сволочь, вон опять кровь бежит.

Котиль уже знал, что ему следует делать, хотя при первой мысли об этом его пошатнуло, и он чуть не упал с гроба. Он чувствовал, что слабеет, чувствовал голод каждой клеткой перерожденного тела, и знал, что еда есть — прямо под ним, в гробе, предоставленный тлену и злым поворотом судьбы лишенный покоя, был мертвец. Кем он был при жизни — нефтяником, которому разбило на буровой голову, оторвало руку-ногу, или нефтяником, умершим от рака легких от постоянного вдыхания углеводородного смрада, или нефтяником, допившимся до белой горячки и колик, чтобы хоть на время забыться от скотски-тяжелого труда, или начальником нефтяников, который следил, чтобы вся эта дьявольская пытка над человеческим духом и достоинством не влияла на добычу черной крови современной жизни, и который умер от нервов и регулярного обжорства, от наслаждения честно добытой едой, — этого Котиль не знал. Если есть Бог на свете, то во время Страшного суда он воскресит любого, даже съеденного каннибалами человека.