Капитан Немо - Играя с судьбой (СИ)

Никогда не знаешь, как повернется Судьба — только расслабишься, считая, что заслужил отдых, а она вздумает пошутить и ткнет тебя носом в снег — глотай и не жалуйся.

Вызов к Азизу Каэнни застал меня врасплох. До сих пор никому из курсантов бывать у старика не доводилось: тот был нелюдим, замкнут, и второго такого въедливого, дотошного, и без меры вредного среди наставников Академии нужно было еще поискать. Не препод, а холера. Вот именно так, Холерой, мы и называли за глаза преподавателя по навигации.

Его крутого нрава боялись все: от зеленых новичков, только попавших в Академию и благоговевших перед каждым преподавателем, и до прошедших полный курс обучения выпускников. Если Каэнни подозревал, что курсант недостаточно хорошо изучил предмет, то с легкостью мог отправить неудачника на переэкзаменовку, а то и оставить продолжать обучение — полгода, год и более. Нескольких выпускников он «зарубил» непосредственно перед подписанием контракта, аннулировав результаты экзамена, и ни в одном из случаев ректор с Холерой не спорил.

Оставалось только надеяться, что мне подобный поворот не грозит. И хотя за мной не числилось никаких особых прегрешений, а экзамен по навигации был сдан на «отлично», вызов заставил встревожиться: от подобного внимания Холеры любому бы стало не по себе.

Строить догадки было некогда: терпением старик не отличался. «Чему быть, того не миновать», — подумал я и не став тратить время зря, схватил куртку и понесся к зданию, в котором располагались апартаменты преподавательского состава

На бегу пытаясь справиться с заевшей застежкой, я старался не обращать внимания на ледяной, пронизывающий ветер, бросавший в лицо пригоршни снежинок. Руки подрагивали, и плюнув на безнадежное дело, я прибавил скорости. Ничего, не замерзну: от приземистых серых курсантских казарм до подсвеченного прожекторами и облицованного черным полированным гранитом здания было минут десять ходьбы, бегом и того меньше. Сбавил темп я только около самого крыльца.

Я вошел в холл и почувствовал, как в лицо дохнуло теплом. Бросив куртку дежурному, взбежал по натертой до блеска каменной лестнице на седьмой — верхний — этаж, обошел выгнутую стеклянную стену оранжереи, и остановился у широких дверей, чувствуя, как от волнения бешено колотится сердце в груди, постучался и переступил порог.

О достатке преподавателей говорили открыто, но все же роскошь обстановки ошеломила, и на краткий миг я потерял дар речи. В приглушенном свете настенных бра из полутьмы выступала безумной цены антикварная мебель, украшенная искусной резьбой, притягивал взгляд наборный, натертый до блеска паркет, поверх которого был постелен удивительный светлый шелковый ковер с прихотливым узором.

Судорожно вздохнув, я хотел отрапортовать о прибытии, но наткнулся на заставивший поежиться неприятный и оценивающий взгляд незнакомца, неведомо каким ветром занесенного в апартаменты Холеры. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки: никто до этого момента не разглядывал меня настолько внимательно и высокомерно. Спеша на вызов, я даже не предполагал, что Холера ждет меня не один.

Гость Каэнни не выглядел ему ровесником, — возрастом он годился преподавателю, снисходившему до общения лишь с себе равными, в сыновья, но выглядел весьма внушительно. Это был широкоплечий, поджарый, высокий мужчина, одетый в строгий костюм, темная ткань которого, несмотря на простой крой, казалась безумно дорогой.

Незнакомец неотрывно смотрел на меня сверху вниз, на его лице появилась и с каждым мгновением становилась все шире неприятная издевательская усмешка.

«Гляделки сотрешь», — рассердившись, подумал я, и в ответ уколол его дерзким взглядом. Заметив у окна крепкую фигуру преподавателя, демонстративно сделал к нему несколько шагов, решив игнорировать незнакомца.

— Вызывали, господин Каэнни?

Гость внезапно захохотал. А Холера-Азиз хмыкнул и залпом проглотил содержимое бокала, который держал в руке.

— Этот — лучший, — буркнул он, поворачиваясь ко мне лицом.

— Слушай, он же рыжий, — недовольно произнес незнакомец, приблизившись и встав за моей спиной.

— Точно, — хмыкнул препод. — Цвет взбесившейся морковки. И что?

— Да меня вся Раст-эн-Хейм на смех поднимет!

Холера неожиданно резко сделал шаг вперед, раздраженно сжал бокал, со стуком поставил его на подвернувшийся ему на пути низенький антикварный столик

— Ты просил парня для дела, — разгневанно выпалил он. — Просил, чтобы в голове было поменьше дури. Просил навыки на уровне. Не задохлика и, главное, чтобы был с характером. Так? Думаешь, таких много? Это то, что ты просил, — отрезал он. — Подумаешь, рыжий!

Наверное, я достаточно дерзко посмотрел на Холеру, потому что гость покачал головой.

— Азиз, а ты уверен, что парень не кусается?

«Кусаюсь», — ответил я незнакомцу коротким взглядом.

У меня появилось несколько вопросов, которые безумно захотелось задать старику. Но заметив, что взгляд Каэнни потяжелел, я промолчал. Холера-Азиз смотрел так, словно сомневался, не зря ли меня вызвал.

— Проходи, — предложил он, через пару мгновений сменив гнев на милость, и кивнул на глубокое кресло, стоявшее возле окна. — Да присаживайся. Есть разговор.

Спорить я не стал: не сразу, но дошло, какой характеристикой меня наградил самый въедливый из преподавателей Академии. Я никогда не ожидал от старика настолько высокой оценки.

Конечно, Холера всегда гонял меня до седьмого пота, но я был уверен, что виной всему резкость и упорное нежелание держать язык за зубами. Экзаменационные задания Холера мне тоже всегда подсовывал из категории «повышенной сложности». Мне, наивному казалось, из одной только вредности.

Я присел в кресло и посмотрел на преподавателя. Подойдя к двери и удостоверившись, что она закрыта Холера возвратился назад, уселся на диван, закинув ногу на ногу, и сцепил пальцы в замок и посмотрел на меня.

— Рокше, — заговорил он, выдержав длинную паузу, — я никогда не упоминал, что когда тебя привезли в Академию, то поставили удивившее даже меня условие?

От непривычно-длинных предисловий Холеры мне стало не по себе. Обычно он говорил коротко и четко, по сути. И ни о каких условиях, разумеется, я не слышал: мне было около десяти, когда я попал в Академию, и я не помнил своей жизни вне этих стен. Мне принадлежало только имя. А еще тело, разум, рефлексы и навыки. Слишком мало я значил, чтобы Холера заговорил со мной о чем-то выходящим за рамки обучения.

— Что за условие? — вмешался незнакомец раньше, чем мне удалось собраться с мыслями.