Мамука Пагава - Борьба за будущее: Интроекция (СИ)

— Ха. Ха, — плюхнувшийся на своё место Икари не скрывал иронии. — Ха.

— Правда, он милашка, когда стесняется? — Мисато присосалась к новой баночке.

— Ты уж прости старых дев, Икари-кун.

— Не стоит, я не в обиде, — отмахнулся Синдзи и попытался доесть свою порцию огненного ужина, — и к этому уже привык.

— Вот! — Кацураги наставительно вскинула палец. — Человек приспосабливается к новым условиям окружающей среды.

— Агрессивной среды, с динамично изменяемой комбинацией неблагополучных… — Рицко внезапно запнулась, а лицо резко изменилось, словно на неё снизошло озарение. — О, я чуть не забыла… В связи с завтрашней реактивацией «Евы-00» пилотам изменили пропуска. Изменяемая комбинация, чтоб её…

Она полезла к себе в сумочку и достала две пластиковые карточки.

— Сегодня я заработалась с тобой, Икари-кун, и совсем забыла отдать новый пропуск Аянами, — учёная передала их Синдзи. — Потому у меня к тебе маленькая просьба: можешь передать его ей завтра с утра?

— Конечно, — он взял оба пропуска и вгляделся в них: ничего необычного, чисто внешне почти один в один со старыми. Разве что его фотография обновилась, и теперь он на ней не такой хмурый. В отличие от Рей.

— Не помню, когда тебя в последний раз память подводила, подруга, — Мисато не упустила возможности подколоть.

Синдзи же всё ещё застыл, смотря на фотографию Аянами. Она на ней была до ужаса уставшей и равнодушной сверх даже своей меры. Складывалось такое ощущение, что ей просто всё осточертело.

— Какая уже разница, — Рицко отпила пиво, — теперь главное, чтобы ваш штаб-сержант… как его? Хикс?

Икари не мог понять: почему она такая? Ведь нельзя сказать, что из-за преследований со стороны некоторых девчонок в школе. Вряд ли такую девушку это могло сильно задевать.

— Хигс!

При этом в классе всегда находятся люди, которые готовы её поддержать: помимо самого Синдзи, были Хикари, Каору, да хоть тот же Тодзи. И вообще, многие парни на неё вполне нормально смотрели и никогда не обижали. Ну красные глаза, ну пепельно-голубые волосы, ну бледная кожа? Мало ли каких неформалов можно встретить. В остальном-то она вполне симпатичная девушка.

— Видишь — постарела, — Акаги ещё раз хлебнула пивка. — Так вот, главное, чтобы он не вовремя не объявился на своём драндулете.

— А-а-а, — Кацураги с хитрющими глазами покачала пальцем перед Акаги.

«Тогда почему?» — Синдзи снова задавался вопросом. И понимал, что разгадка могла таиться где-то в её прошлом, которое, судя по всему, было несладким. Однако, как Мисато правильно сегодня сказала, человек адаптируется. И она могла за всё это время после потери памяти адаптироваться к новым условиям.

«Но что тебе мешает, Аянами?» — задал он очередной вопрос изображению Рей.

Краем глаза Синдзи заметил, что обе женщины уже пристально наблюдают за ним. Молча. Даже Рицко как-то странно улыбалась. Первым подала голос Мисато с лицом кота, нализавшегося сметанки:

— Что такое, Син-чан? Глазеешь на фотку Рей-чан?

— А… не… — смутился он и замахал руками.

— А может, ты…

— Нет! — Синдзи уже начинало доставать, что каждый встречный готов его свести с красноглазой девушкой.

— Ну-ну, — захихикала Мисато, — тогда чего ты так смущаешься?

— Теперь у тебя есть официальный повод к ней зайти, — Рицко отставать явно не собиралась.

— Это твой шанс, дерзай!

— Может, уже прекратите меня дразнить?

В ответ Кацураги снова хихикнула и отпила живительного эликсира из баночки:

— Ты так легко поддаёшься, просто напрашиваешься сам!

— Хотите сказать, у меня мягкий характер?

— Прямо как у Мисато, — вставила шпильку Рицко, отчего её подруга подавилась пивом, выплеснув через нос некоторую часть на стол:

— Риц! — тут же её одолел кашель.

— Вы в порядке? — забеспокоился Синдзи.

Но Мисато помахала рукой — мол, всё в порядке. Хотя спазмы не прекращались, и Рицко похлопала по спине откашливающуюся подругу.

— Так чего тогда рассматривал пропуск, Икари-кун? — вопрошала Акаги.

— У меня просто из головы никак не выходит: почему Аянами такая одинокая? — Синдзи ещё раз глянул на её фотографию. — Хотя её окружает большое количество людей, которые к ней хорошо относятся.

— Она хорошая девочка, и очень старается быть как все. Но это ей даётся очень тяжело. Ты же знаешь об аварии?

— Да, Аянами немного рассказала. У меня не нашлось слов, чтобы её как-то поддержать.

— Думаю, ей бы это не помогло, — Рицко аккуратно поправила свою чёлку. — Видишь ли, она потеряла не часть, а всю память. Ей, как младенцу, пришлось всему заново учиться, в том числе дышать. Что-то, разумеется, она иногда вспоминает, но это вырванные фрагменты. Поэтому Аянами многого элементарно не понимает и боится. И в особенности она боится…

Рицко поводила пальцем по краям банки, стараясь подобрать более правильное слово.

— Боится… чего?

— Себя.

Когда, как не рано утром перед активацией «Евангелиона», можно застать Геофронт в умиротворяющей тишине. Ни грохота строительных и монтажных работ, ни суетящихся работников, ни воя громкоговорителей, которые вечно о чём-то предупреждают. Редкий, короткий отрезок времени, настоящая аномалия, когда всё вокруг застывает, когда почти весь научный, технический и инженерный персонал набирается сил перед ответственным днём. Только где-то в командном центре неустанно бдят оперативники на дежурстве. В остальном настолько тихо, что можно услышать чьё-то полусонное шарканье в глубинах коридоров штаб-квартиры или же размеренное жужжание автоматов с прохладительными напитками.

Время здесь и сейчас словно застыло, благодаря чему в местных стенах, давным-давно ставших родными, чувствовался особый домашний уют. Фуюцки Козо нравилось столь редкое безмятежное состояние Геофронта, лишённое каждодневной суеты и попыток наверстать вечно срывающийся график. Не надо никуда бежать, не надо за чем-то гнаться. Можно просто расслабиться и позволить себе маленькую прихоть — например, почитать, как в старые добрые времена, утреннюю газету.

Двери лифта распахнулись, за ними обнаружилась широко зевающая Ибуки Майя. Исполнительная и ответственная девушка, полная энтузиазма, но ей не хватало амбициозности. Фуюцки помнил первые её дни в Геофронте: вечно смущалась и кланялась по поводу любой, даже незначительной оплошности. И дело было не только в том, что она хотела всё исполнять идеально, а в том, что не хотела никого подводить. С того времени многое изменилось, девушка повзрослела, набралась опыта и смелости. И за всеми этими метаморфозами Фуюцки наблюдал как за становлением своей собственной дочери. Это же касалось не только Ибуки, но и очень многих хороших и добрых людей.