Владимир Стрельников - Ссыльнопоселенец. Горячая зимняя пора

Но для бывшего католического святоши это все даром не прошло, судя по всему. По крайней мере, для него многоженство (как и многомужество) не является грехом, ибо сказано «не возлюби жену ближнего своего», а вот количество жен, которых можно любить, вроде как не оговорено. Впрочем, я не силен в теологии.

– Если кто может сказать против этого брака, пусть скажет сейчас, или молчит во веки веков. Я объявляю вас мужем и женами, аминь. – Священник захлопнул Библию и внимательно поглядел на меня. – Понимаешь ли ты, сын божий, какую ответственность взял на себя? Ибо нести тебе эту ношу до конца жизни.

– Надеюсь, что понимаю. – Я медленно кивнул, буквально ощутив тяжесть этой самой ответственности.

Вот так, в результате короткого обряда я стал двойным мужем. Или мужем в квадрате, не знаю, как правильно сказать. И если честно, был этим здорово удивлен.

– Тогда можешь поцеловать своих жен, муж. – Неожиданно священник улыбнулся.

– До суда выпустить Шейлу не могу. Сам понимаешь. – Илья, хмыкнув, открыл дверь камеры. – Но жену поцеловать можешь.

– Но после меня! – Меня обняли за шею и поцеловали. Ну да, Вера старшая жена. Кстати, она на самом деле очень рада, вон глаза светятся как синие алмазы. – А теперь иди, целуй Шейлу. И не стесняйся! – Меня подтолкнули в спину, но не сильно. Прислонив костыль к решетке и ухватившись за верхнюю перекладину, я шагнул в камеру. Прислонился спиной к прутьям и поглядел на смущенно шагнувшую ко мне девушку. Подал ей руку, сжал крепкую и горячую ладошку Шейлы, притянул ее к себе и, заглянув в светящиеся надеждой карие глаза, поцеловал. Честно и от души.

– Ну вот. А ты сомневался. – Вера усмехнулась и вытянула меня из камеры. – Хватит, это состояние у тебя надолго.

Судят у нас в холле центрального отеля города. «Мариот» называется, скромно так. Пошло это дело с пор лихих и давних, когда наш судья со товарищи Звонкий Ручей еще только строили и законы выводили. Отель, кстати, тоже память о тех временах, собран из тяжелых массивных бревен, высотой в целых два этажа. Бревна потемнели за почти сорок годов, но внутри все светло и весьма небедно. Здесь сейчас только весьма небедные купцы ночуют и прочие богатенькие буратины. В это число также обычно входят парни, прогуливающие добычу. Так купцов немного, а таких гулен у нас хватает, и в «Мариоте» обычно дым коромыслом, бренчит пианино и визжат распутные девки. Кстати, почему-то серьезным купцам это все нравится. Может быть, дело в том, что здешние купцы такие же ссыльные, как и загульные парни? Бог его знает.

Но сегодня все чинно и серьезно. Вытащены из кладовой и расставлены тяжелые стулья для городского руководства и скамьи для народу попроще, две трибуны, для адвоката и обвинителя, стол, на котором лежит колотушка, для судьи, кресло для обвиняемой.

Народ рассаживается по скамьям, вроде как негромко переговариваясь, но в холле стоит гул. Щарий со своим помощником налаживает винтажную фотокамеру, настолько древнюю, что использует фотопластинки и вспышку с магнием.

Новость о том, что я, Вера и Шел поженились, пока еще не вышла на городские просторы, так что народ на Шейлу, уже сидящую на стуле под охраной пары помощников, смотрит по-всякому. Кто с интересом, кто с жалостью, кто со злорадством. Не ангелы тут у нас живут, не ангелы. Я и сам совершенно не ангел.

Со мной и Верой всегда здороваются, приходится постоянно приподнимать шляпу и кивать в ответ. Ну да, все мужики в головных уборах, так уж тут принято. Учитывая, что на улице под тридцать минусов по Цельсию, а тут весьма тепло, все мужчины надели шляпы и кепки. Но несколько трапперов сидят в своих мохнатых шапках, ну, у которых еще хвостик зверька на спину спускается. Это нечто вроде гильдейского знака. Если честно, то меня эти охотники сначала напрягли. Но никаких эмоций от них, кроме любопытства и неплохо спрятанного сексуального желания (а тут прилично красивых женщин собралось, на это мероприятие-то), я от них не уловил.

Скоро появился судья, сухой длинный старик в парике и мантии. Ну да, этому старому черту в этом году вроде как уже сто двадцать исполняется. Он здесь, в ссылке, уже годов сорок семь. Вроде как, если не ошибаюсь. Впрочем, учитывая, что он из метрополии, он процедуру омоложения минимум дважды проходил. Как обычно у мужчин принято, в полста годов и в семьдесят. Некоторые богатеи и чаще проходят, прыгают до самой смерти эдакими вьюношами. Про женщин и говорить нечего.

Тут я вспомнил обмолвку Шел в тюрьме, когда она увидела Веру. Интересно немного, сколько годов моей первой жене? Так-то максимум на двадцать пять биологического возраста выглядит, красивая здоровая молодая женщина. Но у Веры порой прорезается такое-этакое, позволяющее заметить весьма немалый жизненный опыт и весьма жесткий характер. Но, впрочем, мне-то какое до этого дело? Вера меня точно любит, даже осталась после отмены приговора. Хотя мне она призналась еще в том, что просто боится за свою жизнь там, на воле. Люди, которые ее «под танк бросили», как у нас на флоте порой выражаются, не успокоятся отменой приговора. И здесь Вере безопаснее, вот ведь какой парадокс.

Я ненадолго задумался, пропуская мимо ушей речь секретаря суда (горожане Звонкого Ручья против Шейлы Брауберг и прочее бла-бла), и погладил по голове Герду, вздыбившую шерсть на обвинителя. Ну да, Вера к нему испытывает весьма отрицательные чувства, с этим сморчком у них какие-то серьезные размолвки.

– Офицер Матвей Игнатьев, суд вызывает вас в качестве свидетеля, – заглянув в бумаги, громко и четко, хорошо поставленным голосом вызвал меня секретарь суда.

Вера пожала мне руку, улыбнувшись и сверкнув глазами. На какое-то время я аж задохнулся от нежности и, улыбнувшись в ответ, прошел к небольшой трибуне, поставленной напротив судьи, и, прислонив костыль, облокотился на нее.

Принеся присягу на Библии, я выжидающе поглядел на судью, ожидая его слов.

– Офицер, расскажите нам, что произошло после побега подсудимой, – проскрипел судья Картер. М-да, голосок-то у нашего судьи с каждым днем все хуже, примерно как у несмазанной телеги. – Не утаивайте ничего, не забывайте: вы присягнули.

Угу. И ты, дядя, эмпат, да еще посильнее меня даже сейчас. Но мне скрывать уже нечего, так что я все и рассказал, от начала погони до момента, когда забросил Шейлу на дерево.

Тут судья меня остановил и переспросил:

– Так подсудимая напала на вас с ножом? А после оказала серьезное сопротивление, применив к вам приемы крав-маги?

– Ну, мне показалось, что это крав-мага. Сами знаете, судья, сколько сейчас наплодилось стилей и течений. – Я кивнул и, повернувшись к Шейле, загадочно улыбающейся, подмигнул ей и погрозил пальцем. Получилось вроде как забавно. В зале захихикали.