Сергей Самаров - Резервация разума

Теперь объектом моего наблюдения стала палатка, которую я мысленно назвал штабной. Именно над ней был установлен флаг расцветки матраса, за что люди под этим флагом и получили прозвище. Именно туда, когда перебросили на него данные со своих приборов, и рассмотрели их, унесли ноутбук два человека, которых я принял за ученых из научной группы. По поведению принял. Если американцы и захватили тело ктарха Прсжнана, сына Матомоссэ после аварии скутера, то, как я полагал, должны были содержать его именно в этой палатке. Или хотя бы личные вещи ктарха, в том числе и шлем, ради которого все и происходит, ради которого мы рискуем и своей жизнью, и международными осложнениями. Хорошо будет, если я обнаружу там шлем, но еще лучше будет, если хозяева этого палаточного лагеря не смогли понять, что за предмет у них хранится. Американская наука, как и наша, российская, по большому счету, не смогла дойти до построения и развития квантовых компьютеров. И добыть для исследования квантовый киберкомпьютер, да еще такой мощный, работающий на десяти кубитах – это, значит, обеспечить свой научный мир возможностью технологического прорыва, на несколько десятилетий, если не на век, опережающего возможности конкурентов. Да и использование квантового компьютера в любой другой сфере человеческой деятельности, в том числе, в военной – это даст обладателям шлема громадные преимущества. Хотя бы использовать шлем для производства расчетов при строительстве боевых ракет.

Это все я прекрасно осознавал. И, если шлем был там, моя обязанность была добыть его. А, если невозможно его унести, то хотя бы уничтожить любым вероятным образом. Чтобы узнать свои возможности при таком варианте, я обратился к своему шлему.

– Если я найду пропавший шлем, и у меня не будет возможности унести его с собой, сможешь ты уничтожить его?

– Это исключено. Он такой же квантовый киберкомпьютер, как и я, и наделен таким же, как у меня, разумом и интеллектом. Мне моя основная программа запрещает подобные действия. Это можно будет расценить, как действия против ктархов или против тебя. Аналогия полная. Исключено…

– Ладно. Я не настаиваю. Придется мне самому действовать. А как я могу уничтожить квантовый киберкомпьютер? Есть какие-то варианты? Наверняка, у шлема есть система защиты, хотя неплохо бы было такому шлему иметь и систему самоуничтожения, автоматической самоликвидации, какая бывает у боевых ракет. Если ракета промахивается, и пролетает мимо цели, она самоуничтожается, чтобы не упасть туда, где может нанести вред людям.

– Системы самоуничтожения нет. Но обязательно есть система защиты. Уничтожить шлем, практически, невозможно. Он не боится ни огня, ни воды, не поддается разрыву. Но есть вариант, как можно хотя бы частично дезактивировать его программу. Его необходимо приложить ко мне, когда я буду в твоей руке или на твоей голове. Я просто поставлю пароль для ввода, если кто-то попытается заставить его работать. Я поставлю такой пароль, который будет недоступен для подбора средствами человеческого общества. Ни один суперкомпьютер в вашем мире не сумеет подобрать нужный пароль. Не сумеют этого и стерехи.

– А отсюда сделать не сумеешь?

– Нет, мне необходимо касание шлема. Прямой контакт. Иначе я израсходую весь свой ресурс, и буду тебе бесполезен. Но, в любом случае, необходимо точно знать, где шлем находится. Иначе я могу израсходовать свой ресурс в поиске.

Раньше мой шлем вообще отказывался искать шлем пропавшего ктарха, говоря, что это невозможно. Значит, он не всегда бывает искренним, и вызвано это чувством самосохранения, которое, обычно, бывает присуще только живым существам. Значит ли это, что квантовый киберкомпьютер следует рассматривать, как живое существо? Ответа на этот вопрос у меня не было. Но мне стоило иметь ввиду, что чувство самосохранения порой может оказаться сильнее чувства долга и блокировать присущее, например, людям чувство самопожертвования.

Думая об этом, я совершенно упустил из вида, что шлем «слышит» мои мысли. И он отозвался сразу.

– Нет, чувство долга и обязательность исполнения приказа записано у меня в основной программе. А что касается чувства самопожертвования, то я просто не понимаю, что это такое…

Я убрал бинокль в футляр, не вступая в разговор с квантовым киберкомпьютером, и не объясняя ему человеческие душевные порывы, но про себя, не углубляясь в мысли, чтобы он снова не прочитал их, отметил, что всегда, при любых обстоятельствах надеяться на шлем невозможно. По большому счету, ему безразлично, чьи команды он выполняет. Он, создание ктархов, уносил меня и майора Медведя в ущелье ктархов, наверняка читая наши мысли и наши стремления. То есть, он просто машина, очеловеченная в определенной степени, но только машина.

Но, как я ни старался «закрыть» свои мысли, шлем все же прочитал их, и согласился:

– Да, это так…

Но мои мысли в данный момент уже были отвлечены на другое. Я рассматривал возможный маршрут передвижения до палаточного лагеря под «матрасным» флагом. Конечно, идти туда в светлое время суток было безрассудно. Случайный взгляд может вызвать прицельный выстрел. И пуля вовсе не обязательно попадет в бронежилет. Но, даже если в него попадет, это тоже не слишком приятно. И потому мне предстояло дождаться темноты. Конечно, пока, как я определил, в палаточном лагере было всего пять человек. Из них опасения мог вызвать только один спецназовец, но у меня американский спецназ уважения и пиетета не вызывал, и я не сильно опасался того, кого посчитал сержантом. Четверо других, гражданские люди, вообще были для меня не больше, чем бывают прохожие на улице. На них внимание все равно обращать стоит, но опасаться их – смешно. С одной стороны, наведаться в лагерь сейчас – было не слишком сложно. Сложность могла возникнуть только на завершающем этапе пути, на последних сорока метрах, где преодолевать придется открытое пространство. Но именно на этом участке был риск получить пулю. С другой стороны, к вечеру, видимо, вернутся и другие спецназовцы, ушедшие с научными группами, как я предполагал, в поиск по ближайшим горам, и другие научные деятели экспедиции. Судя по котлу, в котором варилась пища, группа должны состоять, по крайней мере, из двадцати человек. Да и палаток в лагере было многовато. Но я допускал при этом и самый худший для себя вариант, когда двадцать человек, на которых был рассчитан котел – это только научная бригада, а спецназа корпуса горных стрелков может быть много, даже до взвода, и питаться спецназовцы могут отдельно, собственными «сухими пайками». Любой спецназ имеет привычку к «сухому пайку». Но, признаться, количество противников меня тоже не смущало, поскольку я не намеревался с ними драться. В моих мыслях было тихо пробраться в лагерь, не попасться на глаза часовому, которого наверняка на ночь оставят в лагере, и обыскать штабную палатку. Если в этой палатке окажется человек, мне придется без звука нейтрализовать его, что делать я умею, кажется, весьма неплохо. И тогда уже ничто и никто не помешает моей работе. Если шлем найдется, я не буду никому мешать, и тихо уйду из лагеря.