Максим Хорсун - Смерть пришельцам. Южный фронт

– Выпить мне надо, – бросил сурово Степан.

– Все так говорят, – холодно ответила Мырчиха и уперла руки в бока. В то же время ее большие голубые глаза смотрели с любопытством и чуть-чуть – с издевкой, выдавая желание подзадорить юнца.

Степке стало ясно, что просто так его внутрь не пустят. Дескать, вход только для постоянных посетителей. Что за день такой, все не слава богу! Он сунул руку в подсумок, вынул несколько патронов, показал их на ладони Мырчихе.

– А на кой они мне? – удивилась та. – Куда я их заряжать-то буду?

– Ну, хочешь, я подстрелю лису тебе на воротник или зайца для застолья, – предложил Степан угрюмым голосом.

– Да проходи уже. – Мырчиха отшагнула, освободив дверной проем. – В первый раз, как говорится, бесплатно!

Степан склонил голову под низкой притолокой, шагнул в сени. На бугристых, побеленных известью стенах были развешаны садовые инструменты: пара лопат, вилы, мотыга, ножовка, тяпка, секатор на длинной ручке. С похожего на свод пещеры потолка свисали пучки мяты, бессмертника, полыни и укропа; на подоконниках сушились недавно собранные ягоды шиповника.

– Проходи-проходи, раз пришел… – Мырчиха закрыла двери на засов, Степан же шагнул в светлицу.

Несколько смущала не заправленная, несмотря на дневное время, широкая кровать. Пестрое постельное белье было смято, из-под сбившейся простыни выглядывал много раз залатанный матрац.

– Садись там! – Мырчиха махнула рукой в сторону стола. Степан пристроил ружье в углу по соседству с веником, бросил рядом подсумок и макинтош, выдвинул табурет и сел. Отпихнул холмик шелухи вместе с подсолнухом на противоположный край стола и стал ждать, невольно поглядывая в окно. Пасмурный день угасал, наступали ранние сумерки. Над едва просматривающимися сквозь туман деревьями кружили вороны.

– Ну, вот… – Хозяйка поставила перед Степаном граненый стакан, на две трети наполненный мутным первачом, и блюдце, в котором лежало сморщенное моченое яблочко. Потом она подхватила макинтош и, к молчаливому неудовольствию гостя, переложила на кровать. Сама же села напротив Степки и принялась рассеянно выковыривать из подсолнуха семечки. На круглом, до приторности красивом лице Мырчихи играл румянец.

Степан взял двумя пальцами стакан, поднес к губам. Самогон пах кислыми дрожжами. Резко выдохнув, юноша сделал глоток. И тут же, закашлявшись, выплюнул все на серый от пыли половик.

– Ты чего, совсем сдурел?! – Мырчиха вскочила, едва не опрокинув табурет. – Знаешь, как запах в ковер въедается?

А Степан, не слушая ее, впился зубами в яблоко. Резкий вкус забродившего плода чуть притушил пожар во рту и в горле. Сглотнув, он снова решительно взялся за стакан, крепко зажмурился и одним махом выпил почти все.

Мырчиха снова опустилась на табурет. Выждав минутку, пока Степка закусит, отдышится и чуть придет в себя, она поинтересовалась:

– Что случилось, кот? Беда, что ли? – В широко распахнутых глазах снова появились насмешливые огоньки. – Или с мамкой поругался?

Степан в ответ криво усмехнулся.

– Боюсь, сопли застудил. В степи нынче сыро, – проговорил он отрывисто.

Мышцы лица онемели, жар из желудка равномерно растекся по жилам, прежде всего это ощутили озябшие ноги и руки. При этом мысли обрели кристальную ясность и понеслись вдаль, проблема заключалась лишь в том, что была в той дали лишь пустота и ничего путного.

Хозяйка удивленно захлопала ресницами. Степан перевел взгляд на вырез в Мырчихиной блузке. Сквозь белую кожу нежно голубели вены, крошечный серебряный крестик уютно лежал в глубокой ложбинке.

– Если тебе надо согреться, – проговорила хозяйка бархатистым голосом, – то ты по адресу пришел. – Пахнущий семечками и лавандой ветерок от ее дыхания коснулся Степкиного лица.

Над ухом звонко грянуло, Степан подпрыгнул от неожиданности. Тепло, разлитое по телу, мгновенно собралось в районе пупка в жаркий комок. Заросший бородой по самые глаза староста Иван заглядывал в окно мазанки.

– Марфа, открывай! – потребовал он и снова саданул кулаком по оконной раме.

Мырчиха бросила тревожный взгляд на гостя, а потом помчала к дверям. Степан ничего не понимал: откуда взялся староста? Почему Иван не на Обмене? Что он забыл у Мырчихи, да еще с таким злобным выражением на роже? Пока суд да дело, Степан накинул макинтош, взял подсумок, накинул ремень ружья на плечо.

Белая, как полотно, хозяйка вернулась в светлицу. За ней в комнату вошел, сильно ссутулившись, поскольку потолки мазанки были слишком низки для его богатырского роста, староста.

– Степка! – Взгляд бородача метал гром и молнии. – Быстро на выход! Бегом-бегом-бегом, мать твою за ногу!

Сказано – сделано. У порога, кроме старосты, Степана ждали четверо мужиков, и все – при оружии. Пантелей и Кирзач с «мосинками», однорукий Йося с «ПМом» и даже Вовик Щербина с «ППШ», все глядели на Степана с негодованием и обидой. Это была опасная смесь чувств, особенно когда ею охвачены люди вооруженные и более того – привычные применять свои смертоносные железки. Вовик разве что выглядел чуть менее решительным, чем остальные. Мужики сейчас же обступили Степана полукругом. Мырчиха вознамерилась было высунуться следом за гостем, но Пантелей захлопнул двери у нее перед носом.

– А почему вы не на Обмене? – первым делом поинтересовался Степан.

– «Светлый путь» закрыл ворота, – ответил Вовик. – Говорят – велика активность пришлых. Видели два «блюдца» в один только день!

– А ну, закрыл пасть! – рявкнул староста на Вовика, а потом перевел взгляд на Степку. – Отойдем, дружбанчик, поговорить надобно, – сказал он сиплым от гнева – все в общине хорошо знали эту особенность Ивана – голосом.

– Чего б не отойти, раз надо…

– Приблизишься к кому-то ближе чем на два метра – стреляем, – предупредил староста.

У Степана екнуло сердце. Добегался… В степь нужно было уходить! В степь!

Они перешли полосу чавкающей грязи, встали под деревьями. Староста начал разговор. У Степана его слова не вызвали ни удивления, ни испуга, он только отступил подальше и стал нервически теребить большим пальцем ремень висящего на плече ружья.

– Мы наткнулись на умершего от костянки солдатика, – проговорил Иван. – Бедолага был весь в желтой слизи, значит, споры вышли наружу несколько часов назад.

Степка прикусил губу и кивнул.

– А возле жмурика – полным-полно следов. Твоих следов! – Тяж слюны повис на черной бороде старосты, а тот даже не заметил. – Ты о чем думал, молокосос! Тебе надо, чтоб мы передохли, как крысы? От заразы, которую ты притащил?

– Скажи, Степа, – встрял нарочито спокойным голосом Пантелей, – споры вышли при тебе?

– Ты поджидал его за кабиной «блюдца»! – пролаял, точно цепной пес, Кирзач. – Он свалился к твоим ногам, а кляча его издохла метрах в пятнадцати!