Виталий Винтер - Багровый рассвет

Что-то в них показалось Сашке неправильным. То, что они не походили ни на одну армию враждующих сторон Черноморского конфликта, сразу стало понятно. Ещё немного понаблюдав, он понял, что его беспокоило: движения солдат, быстрые, чёткие, словно у машин, но в то же время какие-то слишком уж плавные и… как бы это сказать?… неестественные.

Из нутра одной из пепельных бронемашин на песок спрыгнул одетый во всё серое человек. В отличие от остальных, на нём красовался только серый с металлическим отливом китель, коротко остриженные волосы демонстрировали заметную седину, а рост, хотя и превосходил средний, но всё же был «нормальным». Человек, приветливо улыбаясь, пожал руки офицерам-янычарам, замешкавшись на мгновение, и о чём-то с ними заговорил.

Разговор, начавшийся вроде бы совершенно мирно, вдруг стал закипать. Седой командир молчаливых, словно статуи, великанов, пытался явно что-то выяснить у сильно помрачневших лицами янычар, указывая в сторону берега, откуда они только что приехали. Двое, стоявших перед ним, с откровенной ненавистью уставились на человека в сером кителе, но продолжали стоять перед ним почти навытяжку, односложно отвечая и отрицательно мотая головами.

Переминавшийся с ноги на ногу рядом с Сашкой седобородый старик в изорванной тельняшке проговорил, удивлённо обращаясь к соседу, такому же плотному, как и он, бородачу, но помоложе – похоже, сыну или родственнику, держащему на руках мальчика лет пяти, закутанного в грязное одеяло:

– Вроде спрашивает, зачем столько народа по пути повыбивали! Какой-то у них договор был, а они его нарушили…

– Кто это, чёрт меня дери, такие? И что тут вообще происходит? – тихо проговорил за спиной у Сашки хорунжий. – Чтобы янычары, да ещё из «Копий», пресмыкались перед каким-то неверным… Не может такого быть! – Он хлопнул Сашку по плечу. – Может, ещё и не всё у нас потеряно, а?..

– Какие-то они странные… – проговорил себе под нос Сашка, но хорунжий его расслышал и так же тихо ответил:

– Было бы ещё хуже для нас, но понятнее увидеть здесь ещё больше головорезов из «Копий». Тогда уж наша дальнейшая судьба точно была бы предрешена…

В конце концов, видимо до чего-то договорившись с приезжим, халифатские офицеры отдали команды, и в ворота лагеря ворвалась толпа янычар, за которыми следовали серые солдаты. Пленников оттеснили к самому дальнему ограждению и окружили. Прямо сквозь извивающийся терновник заграждения, переваливаясь на высоких колёсах, в импровизированный концентрационный въехал один из грузовых транспортёров. В него сразу же начали запихивать пленных, выдергиваемых янычарами из толпы по указанию высоких серых солдат.

Большинство пленников решило, что их просто продали, как скот, и все надежды оказались напрасными. Над лагерем вновь поднялся плач женщин и детей, а хорунжий тихо сказал в самое ухо Сашке:

– Вот и всё. Помни, младший урядник: душу – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому!

Раненые островники, ещё раз собравшись, попытались оказать сопротивление, напав на плотные ряды окруживших их янычар. Сашка, как и все, ринулся из последних сил, пытаясь прорвать оцепление – перед ним мелькнуло искажённое злобой загорелое молодое лицо: удар кулаком достиг цели, и янычар отшатнулся, мотая головой. Тут же рядом, несколько израненных пленников сбили с ног дюжего янычара, но стоявший за его спиной, во второй шеренге ограждения, молниеносно выхватил джид. Двое островников упали на холодный утренний песок, окрасив его ярко-красной в лучах всходящего солнца, кровью. Сашка в последнем порыве кинулся на отшатнувшегося, но уже пришедшего в себя янычара, хлястко передёрнувшего затвор штурмовой винтовки – и тут же повалился на отказавшихся держать его ногах.

Песок мягко ударил Заставского в лицо. Рядом с ним, прямо глаза в глаза, упал тот самый молодой янычар, собиравшийся только что выстрелить в мятежника. Глаза его яростно вращались, на подбородке набухала заметная ссадина от Сашкиного удара, а из открытого в гримасе рта капала на слюна, но тело, как и Сашкино, по всей видимости, не слушалось владельца. Боли не было, но словно чесалось и совершенно не слушалось.

Где-то сверху послышалась яростная перебранка. Ещё через мгновение Сашку кто-то перевернул и, взяв под руки, стал перетаскивать, хотя голова всё так же не слушалась, мотаясь из стороны в сторону на безвольной шее. Но он всё же смог разглядеть, что весь песок вокруг устлан вцепившимися друг в друга, вяло пытавшимися шевелиться и нервно вздрагивавшими телами янычар и островников. Среди них высились серыми колоннами чужие пехотинцы, а ещё дальше, нервно ощетинившись стволами, расположилась рваная шеренга явно не знающих, что предпринять, янычар. Серые незнакомцы стояли словно статуи, не издавая ни звука, но красноречивее любых команд были стволы, направленные на беснующихся и орущих «чёрных».

Вперёд из серой и высокой, словно стена, шеренги солдат выступил тот самый седой офицер и заговорил. Его арабский был, как понял даже Сашка, просто идеальным – слова лились из-зо рта, словно прозрачный мелодичный ручей, и чёрные ряды верных слуг «Копий Аллаха» стали успокаиваться. Стволы, направленные на серых пехотинцев, опустились вниз, стали смотреть в песок своими мёртвыми зрачками. Серые начали снова отбирать пленных, и они, похоже, они в первую очередь забирали людей с серьёзными ранениями, женщин и детей. Отобранных быстро загрузили в просторные чрева четырёх грузовых бронемашин. Но серые действовали совсем не так, как минуту назад янычары – отгородив плотные ряды сбившихся в толпу пленников от янычар, они словно прикрывали их собой. Сашка увидел, что лежащего без сознания рядом с ним хорунжего бережно подняли двое серых солдат и понесли к одной из машин. На ней виднелся такой знакомый, но уже давно полузабытый символ – красный крест, тёмный, почти не выделяющийся на серой, смазывающей очертания странной краске.

В оказавшиеся очень вместительными машины погрузили большую часть пленников, находившихся в лагере. Серая колонна, вместе с прикрывавшей её бронёй, развернулась и исчезла столь же быстро, как и появилась.

Сашка, оклемавшись, смог сесть и с удивлением увидел, что точно – забрали именно всех тяжело раненых, женщин, людей с детьми и стариков. Пропал и тот бородач, который что-то понимал по-арабски, да и его родича с пацаном среди нескольких десятков молодых парней и мужчин видно не было.

Это было совсем не правильно по янычарским меркам – они бы так уж точно не сделали. Ведь продавали сначала крепких рабов и женщин, а от стариков и детей пытались поскорее избавиться. Здесь же всё случилось как раз наоборот. Оставшиеся, так же как и он, озадаченно огладывались, видимо так же удивляясь случившемуся. Янычары оставили их и расположились поодаль, время от времени бросая в их сторону пленников яростные взгляды, но никаких враждебных действий не предпринимали.