Mихаил Ахманов - Тень Земли

На арене Мамонт добивал жилистого Шланга, гоняя его по кругу под восторженный рев публики. Вероятно, ему хотелось завершить бой каким-нибудь эффектным трюком, раздавив очередную корзину с помидорами, но Шланг не давался – Юлил, отступал, подпрыгивал и бил длинными ногами, стараясь избежать могучих чемпионских кулаков. Его не зря прозвали Шлангом – был он ловок, подвижен и гибок, хотя не настолько, чтоб справиться с Косым. Тот, похоже, отличался не одной лишь чудовищной силой, но и поразительной выносливостью: в горле Шланга уже хрипело и клокотало, а дыхание чемпиона оставалось размеренным и ровным, словно на арене качали кузнечные мехи.

Наконец Косой поймал щиколотку противника и тут же ухватил его за пояс; мгновение, и Шланг устремился вверх, а затем, с размаху – вниз, на истоптанный грязный песок. Саймону показалось, что он расслышал треск ребер; лицо Пашки-Пабло болезненно перекосилось, а Кобелино буркнул:

– Как всегда. Или мордой в грязь, или башкой о камень. – Он постучал по кирпичному поребрику арены. – Знаешь его? – Саймон не сводил глаз с Косого, пинавшего Шланга ногой. Зрители ревели в восторге; с каждым ударом меж губ побежденного вздувался и опадав алый пузырь.

– Знаю, хозяин, всех их знаю, и Рафку Обозного тоже. Из наших он, из «плащей», жирный сучок… Паханито! Большая шишка! Дон Монтальван ему тридцатую долю отстегивает, а может, двадцатую. – Кобелино с завистью посмотрел на толстяка. – А Мамонт, он из Харки-дель-Каса, из качков смоленских. Говорят, под самим Карло Клыком служил, помощником хозяина. Служил, да проштрафился. Слегка… Если б не слегка, так не бегал бы по арене, а висел над ямой с муравьями. Дон Грегорио – не Монтальван, его не задобришь. Лютый!

– Живодер, – уточнил Пашка, глядя, как Шланга уволакивают в проход.

Следующие полтора часа прошли довольно оживленно, под одобрительные вопли публики, но без каких-либо сюрпризов. Ричард Саймон взял верх над Копчиком, своротив ему нос и скулу; Косой разделался с Иниго Тормозом, огромным медлительным парнем, – вывихнул противнику плечо, а затем двинул затылком о поребрик. Саймон нокаутировал Семку Клюкву на пятой минуте, мощным ударом поддых; в ответ Эмилио-Емельян пригасил Фитиля – сунул лицом в песок и держал, пока тот не начал задыхаться. Кадык, последний из соперников Саймона, оказался счастливее прочих – или умнее, поскольку напросился на удар и тут же рухнул, закатив глаза и симулируя полную потерю чувств; зато Витек Дантист, оправдывая прозвище, добрался до челюсти Косого и вышиб ему зуб – за что был пойман, измордован и уполз с арены с переломанной ногой и разбитым в кровь лицом. К тому времени, когда стало темнеть и над полем боя зажглись электрические фонари – первые, виденные Саймоном в этом мире, – чемпион и претендент шли ноздря в ноздрю. Публика вопила, предвкушая финальный поединок, паханито Обозный сиял и радостно тряс щеками, хоть котировка Мамонта упала до одного к пяти; впрочем, все основные ставки были уже сделаны, да и тем, кто ставил сейчас на Саймона песюк-другой, не слишком верилось в его победу.

Собственно, тому не было особых причин. Он бился на кулаках, не показав ровным счетом ничего необычного – ни смертоносных ударов ногами, ребром ладони или сомкнутыми пальцами, ни головоломных прыжков, ни искусства сыграть с противником в невидимку, скрывшись из поля его зрения, ни той поразительной, пугающей быстроты, с которой мог бы действовать в другой час и в другом месте. Все это – все, чему обучил его Чочинга вкупе с инструкторами ЦРУ, – являлось секретным оружием Саймона, хранимым, как драгоценный меч в потертых и неказистых ножнах, до времени, до срока. Он обладал волшебным мастерством рукопашного боя, забытым на Старой Земле, но то была лишь часть его умений, переданная людьми и в принципе доступная людям; Наставник же обучал его иному – древнему искусству аборигенов Тайяхата, не признававших бластеров и ружей. Он мог метать клинки и дротики, копья и бумеранги с той же скоростью, с какой это делали четырехрукие бойцы; мог сражаться на топорах и мечах двенадцати видов, рубить легкой ичегарой с укороченным древком или широколезвийной канида, фехтовать тяжелой секирой томо с двумя лезвиями и копейным наконечником, драться когтистыми перчатками паха; он мог Выстоять против любого воина-тай в Большом Сагатори, ритуальной схватке в четыре раунда – с двумя клинками и двумя щитами, с двумя щитами, клинком и копьем, с четырьмя клинками, с двумя клинками и двумя секирами.

А главное, он не боялся пролить кровь – ту кровь, что добывают не пулей и не лучом лазера, а ножом, глядя в лицо врагу, вдыхая запах его кожи, слушая стук его сердца и зная, что он прервется с коротким всхлипом, гаснущим на острие клинка.

И потому Ричард Саймон был невозмутим, когда спускался на арену в пятый раз; был спокоен, когда шагал к сопернику, уминая изрытый песок подошвами башмаков; был холоден как лед, когда заглянул в разбегающиеся зрачки Косого Мамонта. Тот, наклонившись, прошипел с издевкой:

– Болтали мне, ты до чужих колес охочий, гуртовщик? Кататься любишь?

– Есть такой грех, – признался Саймон.

– Ну, я тебя щас прокачу, бляха-муха… С ветерком! Он размахнулся, но Саймон присел и, когда над его головой пронеслось нечто тяжелое, угловатое, обхватил противника за пояс. Какую-то долю секунды они с Косым составляли единое целое; Саймон вдыхал едкий запах пота, слышал, как скрипит песок под сапогами, чувствовал трепет могучих мышц, напряжение тела, рвущегося вслед за выброшенным в пустоту кулаком. Это были такие ясные, такие привычные ощущения, что ответная реакция оказалась, как всегда, инстинктивной: немного привстать, приподнять и подтолкнуть. Он выполнил эту программу автоматически, не помышляя о ее корректировке, об уязвимых точках, прикосновение к коим могло изувечить либо убить, – а их у атакующего великана было ровно столько же, сколько у младенца или слабосильного карлика. И все они были доступны Саймону.

Зрители испустили долгое протяжное «ах-ха!», огромное тело Косого ударилось о песок, а Саймон, развернувшись, уже замер в боевой стойке цатару-ко: плечи опущены, ноги – на ширине плеч, правая рука согнута в локте, кулак отведен к груди, левая, с раскрытой ладонью, вытянута вперед. Косой вскочил и ринулся к нему с громоподобным ревом, от которого заложило уши; кажется, гигант видел сейчас только левую руку Саймона и желал поймать ее, схватить, переломать. Саймон ударил правой в челюсть – ощущение было таким, будто его кулак врезался в бетонную стену. Сильный хук не остановил Косого – он лишь пошатнулся и на мгновение промедлил с атакой. Саймон успел отпрыгнуть, чудовищные руки противника вновь поймали воздух.