Михаил Ахманов - Странник, пришедший издалека

Сар'Агосса тоже когда-то был воином. Устроился он правильно, на спине, и свой метатель молний не выпустил из рук, однако храпел. Не так чтобы сильно, но шагов с двадцати его бы расслышал всякий, даже юная девчонка, впервые выехавшая в степной дозор стеречь рубежи от шинкасов. Тут, конечно, ни степи, ни шинкасов не было, но недостатка врагов не замечалось; тут каждый встреченный был врагом, и потому Сар'Агоссе стоило бы спать не так шумно.

Взгляд Сийи скользнул по его хмурому лицу с густыми насупленными бровями и плотно сжатым ртом. Даже во сне можно было угадать в Панилыче человека власти – пусть не такой высокой, какой располагали Дона ар'Такаб, хедайра, и премудрая мать Гайра, но уж никак не меньшей, чем у Рирды ап'Хенан, Сестры Меча, или Каризы, предводительницы восьмого турма… Интересно, почему он назвал ее, Сийю, альмандином? И что это значит – альмандин? Слово ей понравилось; оно было красивым, протяжным, и слышался в нем то ли отзвук стучавших о наковальню молотов, то ли перезвон колокольцев, какими украшали конскую сбрую во время праздников.

«Алль-манн-динн», – медленно повторила она про себя и перевела глаза на Скифа.

Тут мысли о мире демонов, о Безмолвных Богах, о Джаммале и Сар'Агосса разом выскочили у нее из головы. Разумеется, подумалось Сийе, она все сделала верно: пошла взглянуть на этот мир, на обитель ару-интанов, ибо воин не должен упускать случая поближе познакомиться с врагом. Если Безмолвные дозволят вернуться, ей будет что рассказать! И премудрой матери Гайре, и хедайре, и Нире од'Ваар, и Зелимме oc'Ta, возглавлявшим Башни Искусных В Письменах и Танцующих Перед Престолами! Но не в одних рассказах дело; меч и кинжал при ней, и она еще успеет отправить в бездну не одного демона! Как тех двоих, в плащах и шлемах, сраженных ее клинком!

На миг это знание – то, что демонов можно убить, – показалось ей самым важным; ведь если Скиф объяснит, как сделать талисманы с огненными духами-саламандрами, сестры из Башни Стерегущих выжгут все проклятые рощи на морском берегу, перебьют демонов, а потом отправятся в Мауль и к Петляющей реке, нагрянут к Внутреннему морю, переплывут пролив, разольются конным воинством по Джарайму и другим странам Запада – Хоту, знаменитому прозрачными тканями, богатой шерстью Кампаре, Сизаму, где добывают жемчуг, плодородному Арталу… И везде огонь и клинки сестер покарают демонов! Настигнут и их самих, и гнусных слуг, коих завели они себе в Амм Хаммате! И шинкасов, хиссапью кровь, и ордо, морских разбойников, и киндари'пак, что бесчинствуют на востоке, за синдорскими лесами, и миатов, что, по слухам, торгуют чернокожими сену из южных стран!

Миражи пылающих рощ, демоны с отрубленными головами и слуги их, предатели, пронзенные стрелами и копьями, растерзанные Белыми Родичами, промелькнули перед Сийей ап'Хенан и погасли. «Стоит ли обманываться? – сказала она себе. – Ты пошла не за знанием и тайнами ару-интанов, не ради мести демонам и даже не затем, чтобы очистить от них Амм Хаммат, весь Амм Хаммат, от Океана Восхода до Морей Заката… Ты пошла потому, что он позвал!» Мысль эта была для нее странной и непривычной. И кому пришло бы в голову, что ей, Сестре Копья, придется стеречь сны трех мужчин, один из которых – ее избранник!

Мужчин она знала и до него – маульца, с кудрями цвета меда, и кариза, сухощавого и гибкого, из племени, что живет у Пролива. Она не помнила их имен; в памяти так и осталось – маулец и кариз. Маульца привели ей сестры – давно, шесть весен назад, когда ей впервые позволили выезжать в дозоры. Таков был обычай; всякое незавершенное должно завершиться, девушка должна стать женщиной, познать любовь, родить дочерей, ибо бесплодное дерево полезно лишь своей тенью, а плодоносящее дороже во сто крат.

Маулец ей нравился, и она провела с ним все время трех лун, однако плода не понесла. И старшие сестры увезли маульца вместе с другими юношами обратно в горы. С каризом случилось иначе; его отбили у степняков, возвращавшихся из набега к Проливу, он был изранен и измучен, но держался гордо, как подобает воину. Потом она узнала, что шинкасы сожгли и перебили весь его род, ибо каризы в отличие от синдорцев и карликов-джараймов были не из тех людей, что пугаются свиста стрел; среди сену каризов почти не встречалось, ибо они предпочитали смерть в бою позору пленения. Ей захотелось подбодрить и утешить этого человека, потерявшего все, кроме жизни и души. Она провела с ним две ночи, а потом кариз стал просить ее отправиться с ним к Проливу, основать новый род на пепелище и жить, как говорил он, в любви и согласии. Он даже готов был остаться под городом на скале, как поступали некоторые мужчины, лишь бы видеть ее, Сийю, – хотя бы в ночи, разрешенные для любви. Но ей не нужна была его любовь, и кариз вернулся к себе в одиночестве.

Вот все о маульце и каризе, и пусть воспоминания о них покроются прахом, думала Сийя. Ни один из них не стал ее избранником; ни того, ни другого не назвала она своим мужчиной перед Безмолвными Богами, глядящими вниз на людей с серебристого Зилура. Да и знала ли она любовь после их объятий? Девушки постарше говорили, что с избранником все не так – и поцелуи жарче, и объятия крепче… Не так! Теперь она их понимала…

Не многие из обитательниц Башен имели избранников – может быть, одна из десяти. Избранники жили под городом на скале и трудились вместе с сену; в дозволенные же ночи встречались со своими возлюбленными. Были среди них и хорошие кузнецы, и мастера, собиравшие катапульты, и умельцы, что делали большие луки, из которых бьют стоя, и малые, пригодные для стрельбы с коня. Были и воины; но ни одному хедайра не дозволяла сесть в седло и выехать в дозор. Сестры не нуждались в братьях – ибо, как говорили мудрые женщины, братья всегда норовят встать впереди сестер. Так некогда и случилось – за Петляющей рекой, в синдорских лесах, на древней прародине. Но больше случиться не должно! Ибо Безмолвные одарили Силой и мудростью женщин, а не мужчин.

И воины-избранники уходили; рано или поздно уходили, если только им не нравилось другое ремесло – скажем, не махать секирами да клинками, а ковать их.

При этой мысли взгляд Сийи потемнел; ее избранник, конечно, не согласится стать кузнецом… Или выдувать стеклянные сосуды, вить канаты из стеблей гибкого самисса, плести циновки, выделывать шкуры, лепить горшки, ткать или прясть… Нет, не согласится! Разве это занятие для воина, владеющего огненными стрелами? Для бойца, которому нет равных в сражении на мечах? Правда, из лука он стреляет неважно… И будет ли время научиться? Или он тоже уйдет, вернется в свою землю, столь же далекую от города на скале, как мир ару-интанов, лежащий за темными безднами?