Дмитрий Беразинский - По ту сторону черной дыры

Починок скорчил рожу.

— С твоими бы вокальными данными, Палыч, да выступать перед ассенизационным обозом! Давай наливай.

— Вы, мужики, сейчас обделаетесь, — едко сказала Ильинична, — дико смотреть на двух цивилизованных каплунов.

— Женщина! — с пафосом сказал майор, — вас сделали из ребра, поэтому вы такие ребристые? Это вы на кухне своей привыкли иметь дело с каплунами, а перед вами настоящие петухи! Гм! Я хотел сказать, мужики.

— Майор Булдаков, лично мне кажется, что вы слеплены не из глины, а из лошадиного навоза!

— Alles, Ильинична, затыкаюсь! Больше тайн не выдавайте, — майор чмокнул повариху в щеку, пожал руку Починку, сделал ручкой Ратибору, оставил на столе коньяк и, издавая звуки басового поддиапазона, потащился на выход.

Акиш Иванович тяпнул стопку коньяка, чмыхнул, а затем тоже стал прощаться.

— Ну, я пошел. За коньяк гран мерси!

Лишь успела за ним закрыться дверь, как в палату гурьбой завалились обе дочки Ратибора, оба зятя и двое слуг божьих. Благополучно прикончив пиво, компания решила, что самое время навестить тестя, друга, отца и человека.

— Боже мой! — воскликнул Ратибор, — как вас много!

— Ох, не вовремя ты, Ратиборушка, полез с косолапым бодаться! Совсем не ко времени! Завтра у нас в монастыре праздник, — заохал отец Афанасий, — пиво пить будем с таранькой!

— Пусть сперва отойдет от прежних возлияний, — возразила Ильинична, — ибо путь его лежит прямиком к белой горячке.

— Пути Господни неисповедимы, — перекрестился игумен, — чудной у вас тут порядок! В белых расах ходят все… Даже меня нацепить заставили — про какую-то заразу говорили…

— Да вы присаживайтесь! — спохватился больной, — в ногах правды нет.

— Парадоксальное выражение! — бесцветным голосом заявил Андрей.

— Почему? — спросила повариха.

— Сейчас объясню. Вот вы стоите на ногах. Правды нет. Сели — правда появилась. В каком она месте? Правильно! Там, где обычно.

Раздался дружный смех. Затем игумен откашлялся и сказал:

— Риторика — опасное искусство. Можно и не заметить, как Бога превратить в Сатану, да будет проклято его имя! — верующие перекрестились.

— Ну, мы довольно скептично относимся как к первому, так и ко второму, — сказал Волков но, из уважения к вам, прекратим этот диспут.

— Аминь! — подвел итог брат Никодим, — что касается меня, то я больше занят перевариванием этого восхитительного напитка и не менее восхитительной рыбы.

— Чревоугодие — один из семи смертных грехов, — наставительно сказал игумен.

— Типа первородного! — уточнил Андрей.

— Моему чреву попробуй угоди! — оправдывался келарь, — и уж точно, не Великим Постом. И, хоть это граничит с ересью, я скажу, что люблю вкусно поесть.

— Брат мой, вы выпили слишком много пива! — предупредительным тоном заявил отец Афанасий.

— Епитимью наложите? — осведомился келарь.

— Морду набью! — вылетело из уст святого отца. Воцарилась тишина. Сам игумен вхолостую двигал челюстью, и по его недоуменному лицу можно было наблюдать полнейшее изумление собственной речью. Спас обстановку сигнал вызова, раздавшийся с Андреевого транка.

— Волков на связи! — откликнулся он. Комнату наполнил голос Булдакова, гнусящего, как протоиерей на обедне.

— Андрюха, у нас гости! Километрах в двадцати радар обнаружил передвигающийся металлический объект. «Акула» передала изображение пяти десятков всадников в доспехах. На головах ведра с рогами!

— Крестоносцы! — высказал догадку Андрей.

— Либо ходячий металлолом, — проворчал майор, — вот что, лейтенант! Поскольку я на дежурстве, то командовать парадом будешь ты. Возглавишь карательный отряд.

— Таки карательный! Они же ничего нам не сделали.

— А мы их для профилактики! Потом поздно будет. Человек тридцать к стенке, а остальных в расход. Могем?

— Разрешите мне, товарищ майор по личной программе, коль уж доверили править бал!

— Один раз тебя чуть не укоротили за самостоятельность. Да ладно, проехали! Только сильно не выпендривайся! Добро? Держи связь, чао!

— По коням, Вовка! — сказал Андрей, закончив разговор с Булдаковым, — труба зовет.

— А как же праздник пива? — всполошились келарь и игумен, — у нас ведь все готово.

— Завтра! — сказали в один голос Волков и Мурашевич, — сегодня драка!

Немедленно все лишние были отправлены по домам. Ратибор остался в гордом одиночестве, так как Ильинична поспешила сооружать усиленный ужин на два взвода, — столько рассчитывал взять с собой Андрей. Анастасию отправили на метеостанцию, за толмачами. Дуню услали домой — готовить ужин на два семейства.

— Зачем нам ненужное кровопролитие! — говорил Андрей, — когда можно хорошенько постращать… Пусть мы немного и поизрасходуем топлива! Я умираю от желания посмотреть, как они станут снимать свои обгаженные доспехи.

Стоя в дежурке, он пытался объяснить свою политику Булдакову и Мурашевичу.

— Что ты, во имя собачьего йогурта, задумал? — не выдержал Олег Палыч.

— Я тоже сгораю от любопытства, — подчеркнул Володя, — выкладывай, не томи!

Андрей лукаво посмотрел на них. У него был вид режиссера, сожалеющего о том, что его картину впервые увидят не широкие массы, а худсовет.

— А! — махнул он рукой, — нужно ведь хоть чье-нибудь одобрение! Слушайте сюда. Когда они приблизятся к постам…

В наступивших сумерках мы остановились на опушке хвойного леса. Комтур никак не мог принять решение. Брат Юрген, чуть ли не открыто обвиняя его в трусости, призывал не мешкая напасть на литвинов.

Комтур, помня о том, что брат Юрген — любимчик магистра, призывал в свидетели Господа, пытаясь доказать очевидное: не зная численности защитников, да, к тому же, в темное время суток, нечего и пытаться проникнуть незамеченными к стенам поселения. Собаки учуют нас на расстоянии в пол-лиги.

Так, препираясь, мы выехали на луг, что простирался перед слободой, и спешились, вняв магистру, а также голосу собственного разума. Небо, как назло, затянули тучи, и не было видно ни звезд, ни луны. Темнота — друг хищного зверя, но отнюдь не святого воина. Кажется и брат Юрген понял, что поездка в такой кромешной тьме по незнакомой местности чревата серьезными неприятностями: и сломанными ногами лошадей, и свернутыми шеями всадников…

…Внезапно нас ослепил яркий свет, прямо неземной белизны, режущий глаза. Затем чудовищный по силе голос из неизвестного источника проревел:

— Ахтунг! Ахтунг! Всем оставаться на месте! — необходимо ответить, что слово «Ахтунг» мне абсолютно незнакомо. Советовать оставаться на месте было, по крайней мере, лишним. У лошадей дрожали ноги, у всадников — поджилки. Рядом со мной стучал зубами брат Готфрид — второй меч Ордена. Я видел однажды, как его в бою окружило четыре ляха, и он дрался, пока не победил их всех.