Дмитрий Беразинский - По ту сторону черной дыры

— Ну, что, шахматисты, по сколько ходов успели сделать?

— Не дрейфь, Иваныч — только по два. Я в норме! — майор склонился над Ратибором, — эй, слоники! Аккуратно пациента берем, и в машину. Остаешься здесь, Иваныч?

— Куда там! Сейчас, только нивелир соберу.

Львов и Мухин тряслись в «таблетке», а санитары перебрались в БТР.

— Слушай, Мухин! Скажи, ты всегда плащ-палатку с собой таскаешь? — старший прапорщик хмыкнул.

— А ты думаешь, чем я от медведей отмахиваюсь, шомполом? — Львов протянул Леониду Иванычу маленькую плоскую фляжку.

— Хлебни спиритуса, мон шер! С тобой трезвым абсолютно невозможно разговаривать.

— От и ладушки! — ответил мгновенно подобревший Мухин, отвинтил крышку и сделал глоток, давший бы солидную фору и мурене.

— Оставь маленько, — попросил майор.

— Фиг тебе! — ответил старший прапорщик, — ты на дежурстве! Слышь, Леоныч, а что у нас в городке, баб нету медиков? А то вы с Починком через день на ремень. Ни по грибы, ни в запой не сходить! — Львов выкатил глаза:

— Весьма интересная мысль, батенька! — прокартавил он на манер второго сына Маши Бланк, — странно только, что она не пришла мне в голову раньше! Нынче же спрошу у начальника штаба: авось у нас какой ортопед затихарился.

Тут Ратибор снова захаркал кровью, и медик занялся им.

— Странно, — пробормотал он, — откуда кровь? Дыхание чистое — значит легкие не задеты, да и в этом случае была бы совсем другая картина. Где-то я такое видел, но где — убей, не помню.

Кавалькада прибыла на место. Пока румяные санитары выгружали раненого Ратибора, майор стоял в задумчивости и тихонько бормотал себе под нос.

— Леонид Иванович! — обратился к нему один из санитаров, — в операционную?

— Ну и какого хрена я ему оперировать буду, прошлогодние мозоли? В смотровую! — внезапно его лицо озарилось, как у пьяницы, который вспомнил, где спрятал заначку, — похоже, у нашего парня от дружественных объятий медведя открылась какая-нибудь застарелая язва желудка — гадом буду! Приготовьте фиброгастроскоп!

Весело потирая руки, он направился в свои владения. Мухин посмотрел ему вслед с непонятным выражением лица, крякнул, подхватил нивелир и зашагал к штабу.

Андрей сидел в раздумьях, не зная, что ему сделать: побаловаться еще чуток с Анастасией или приготовить обед. Девушка посапывала рядом на кровати, и парню не хотелось ее будить. Поразмышляв немного, он выбрал второе и, шаркая тапками, поплелся на кухню.

Раздался звонок в дверь. Кляня первооткрывателей электромагнитной индукции, товарищей Генри и Фарадея, Андрей открыл. На пороге стояла зареванная Дуня.

— Дуняш, в чем дело, в натуре? — удивился он.

— Настя дома? — по-одесски вопросом на вопрос ответила свояченица, — дома?

— Спит, — сказал Андрей, — может быть ты все-таки объяснишь, в чем дело?

Вместо ответа она впорхнула в спальню и принялась тормошить сестру.

— Андрюша, дай ты мне хоть часок поспать! — отмахнулась та спросонья, — неугомонный какой!

— Настя вставай! — закричала Евдокия, — тятьку медведь задрал!

Сестра откинула одеяло и, вскочив с кровати, предстала в перед собравшимися в костюме Евы.

— Где он? — спросила она, путаясь в деталях туалета.

— У этого усатого знахаря Львова. Только что привезли. Я дома была, — стрекотала Дуня, — а Володя сегодня на дежурстве. Он мне позвонил — я сразу сюда.

Андрей пробормотал какое-то ругательство и пошел одеваться. Вскоре они мчались в медчасть. Там уже прохаживалась Ильинична, нервно теребя накрахмаленный передник. Её успокаивал фельдшер.

— Полно вам, голубушка, изводить себя! — говорил Акиш Иванович, — ничего страшного не случилось. Если бы он был трезвый, то пришлось бы лечить и медведя. Здоровый мужик — поправится.

— А что он кровью плюется? — спросила женщина.

— Язва у него открылась. Диетой номер один будете его кормить: молоко, бульон, паровые котлеты. Можно стопку водки. Стопку, а не штоф! И никаких шкварок, шашлыков и драников.

— Папка живой? — заорала, выскакивая из подъехавшей машины Настя.

— Если будешь так кричать, то он недолго протянет, — спокойно ответил фельдшер, протирая очки носовым платком. Этим жестом он заменял курение. Табак кончился, семян не было, а Колумб казался таким нереальным… Излишне говорить, что у заядлого курильщика Починка были линзы исключительной прозрачности.

— Его можно видеть? — спросил Андрей.

— Видеть-то можно, только говорить нельзя — он еще не проспался.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала повариха, — а не то у моих поварят компот подгорит.

— Конечно-конечно! — сказал старший прапорщик, — приходите вечером. Он должен к тому времени проспаться.

Ильинична ушла. Волков обратился к фельдшеру:

— Иваныч, что все-таки с ним случилось? — тот развел руками.

— Нажрался водки, заблудился в лесу, подрался с медведем. Пара сломанных ребер, плюс открылась старая язва. Короче, до свадьбы заживет!

Андрей повернулся к Дуне.

— Так кто кого задрал, девушка? — она непонимающе посмотрела на них.

— Так он будет жить?

Ответил Починок:

— Если ограничит потребление водки, то годков восемьдесят ему еще под силу протянуть. Хорошо еще, что табак не растет, — он рассеяно начал протирать очки, — а не то — совсем худо было бы. Вы пройдите, послушайте этот молодецкий храп, а я отлучусь на несколько минут.

— Ну и нажрался ты, папочка! — молвила Анастасия, разглядывая поверженного Ратибора и морща нос, — чисто Змей Горыныч!

— При смерти так не храпят, — прокомментировал Андрей, — пройдемте к выходу.

На выходе они столкнулись с игуменом Афанасием, которого сопровождал келарь. Они пришли проведать Ратибора.

— Доброе утро, отец Афанасий! Доброе утро, брат Никодим! — поздоровался за всех Андрей.

— Утро доброе, отроки! — ответил отец Афанасий, и они с келарем перекрестились, — как здоровье почтенного Ратибора?

— После того, как проспится, будет совсем не лишним поправить ему это самое здоровье, — улыбнулся Волков, глядя на игумена. Тот конфузливо отвел глаза. Ему самому частенько приходилось «лечиться» по утрам.

— Отец пока спит, — пояснила Анастасия, — мы собираемся к нему вечером. Может, пойдем пока с нами, пусть он отдохнет? Да и вам, с дороги, не мешало бы.

— Как быть, келарь? — окинул игумен спутника пронзительным взглядом.

— Ты у меня, отец Афанасий, спрашиваешь? — ухмыльнулся в бороду брат Никодим и повел широкими плечами, за которыми болталась полутораведерная баклага.

Командира базы настораживала постоянная готовность местных жителей «поддержать компанию», «быть третьим» и «чуток подлечиться». Особенно настораживала его эта готовность у монахов. Эти «дармоеды», как их называл Рябинушкин, привыкли к шестиразовому питанию, дармовой выпивке и случайным дракам с проходящими пилигримами. Время от времени они, конечно, читали молитвы… Вслух… Время от времени…