Владимир Брайт - 32.01. Безумие хаоса

Все дороги, даже те, которые изначально ведут в никуда, рано или поздно сходятся или пересекаются в одной точке. Именно таким местом для этого мира были догорающие руины придорожной закусочной — местом, где начинались и заканчивались все земные пути...

Я потянул на себя ручку двери и, когда она легко пошла навстречу, успел подумать: «Из-за чего, собственно, Милая устраивала весь этот дешевый костюмированный балаган, если все оказалось так просто и до невозможности обыденно?»

Но оказалось, что мои выводы были преждевременными и никоим образом не соответствовали жестокой действительности...

Вспышка света была настолько яркой, что в первое мгновение я даже не понял, что, собственно говоря, это было, а затем до сознания дошла испепеляющая разум волна боли, и из глубины моих порванных сразу в нескольких местах легких вырвался дикий отчаянный крик...

Тело судорожно дернулось назад в попытке соскользнуть с нескольких десятков остро заточенных стальных спиц, легко и без усилий прошивших мягкую человеческую плоть, но, как выяснилось, эти огромные иглы были с зазубринами, и, вместо того чтобы обрести призрачную свободу, подергивающаяся детская фигурка, распятая на двери, окончательно завязла в этой кровавой ловушке, из которой не было выхода.

Я продолжал кричать, пока в легких еще сохранялись остатки воздуха, пришедшего вместе с последним вдохом, а затем, когда отработанный газ окончательно покинул насквозь пробитые внутренности, голова бессильно уткнулась в замутненное стекло безжалостной двери и перед глазами поплыли мерцающие всполохи цветных пятен. Они все кружились и кружились, постоянно наращивая темп, и в какой-то момент наконец слились в одно сплошное непередаваемо пестрое свечение рассыпанных на полу осколков цветной мозаики...

Весь мой разум и все тело выли от жестокой непрекращающейся боли, но какая-то крохотная часть сознания оставалась как бы в стороне от безумного кошмара, и именно в этом безмятежно-спокойном центре бушующего урагана всплыла на поверхность ясная мысль: что-то подобное со мной уже было. Не в первый раз я оказываюсь в роли бабочки, пришпиленной к стене импровизированным подобием булавки...

Может быть, это случалось в каких-то неведомых прошлых жизнях или генная память, заложенная глубоко в недрах мозговых клеток, неожиданно выкинула в обезображенный страданиями разум воспоминания давным-давно почившего предка. Не знаю, не берусь ничего утверждать. Одно могу сказать точно: как только я понял, что нечто подобное уже когда-то происходило, цветной хаос водоворота кричащих о боли красок отошел на второй план и перед безжизненным взглядом, уткнувшимся в мутно-непрозрачное стекло проклятой двери, начала вырисовываться совершенно другая картинка.

Изображение оставалось нечетким и слегка размытым: как будто смотришь сквозь пелену небольшого водопада, кристально чистых холодных потоков стремительной горной реки, но все равно в общих чертах можно было различить происходящее и, что, пожалуй, главное — разобрать слова...

Это лицо, безусловно, можно было бы назвать красивым, если бы красота не была доведена до воистину нечеловеческого совершенства, и от этого становилась пугающей и даже отталкивающей.

— Неужели ты всерьез думал, что все на самом деле будет настолько просто? — В больших бездонно-черных глазах, смотрящих снизу вверх на пришпиленного к стене человека, проскальзывали искры какого-то безумного, необъяснимого веселья [1].

— Мне как-то даже неловко, что достойный во всех отношениях противник столь глупо и столь низко пал...

Пересохшие губы хотели было сказать что-то очень важное, что-то такое, отчего мгновенно погасли бы эти задорно-веселые искорки в глазах отталкивающего красавца, — но не смогли... Черная кровь тугими толчками выходила из пробитого в нескольких местах тела, и эта проклятая, ни с чем не сравнимая адская боль туманила разум, мешая не только говорить, но и думать.

— Эта жалкая стрела, поразившая меня в сердце, не смогла ничего сделать, потому что сердца просто-напросто нет и никогда не было. — Незнакомец опять широко и радостно улыбнулся, как будто ему стало чрезвычайно весело от того, что кто-то может не понимать такие элементарные вещи.

— У... те... бя... бы... ло... сер... дце... — Слова давались с огромным трудом, поэтому человечек, пришпиленный к стене, на глазах терял последние силы. — Но... ты... про... дал... ег...

Закончить предложение не удалось, потому что из горла умирающего хлынула кровь. Не красная и даже не темно-бордовая, а пугающе черная, густая и тяжелая, как древесная смола.

Человечек попытался было еще что-то сказать, но смог лишь чуть приоткрыть рот — секундные стрелки на часах, отмеряющих ему жизнь, стремительно подходили к финальной отметке.

— Откуда ты знаешь?! — Черноглазый красавец на мгновение потерял всю свою нарочито показную радость, однако быстро пришел в себя. — А впрочем, теперь это уже не важно, — каким-то неожиданно усталым голосом произнес он, сбросив с лица маску притворного веселья, и, немного подумав, добавил: — Пожалуй, я все же возьму себе новое сердце. Прямо здесь и сейчас. Кстати, твое прекрасно подойдет, потому что, во-первых, ты был самым достойным из всех моих врагов, а во-вторых, черный цвет крови говорит о том...

Плюшевый мишка после непродолжительного раздумья все-таки сделал шаг вперед — навстречу пугающей неизвестности.

Голова мальчика, распятого на железных иголках, безвольно свесилась вниз — он потерял даже те последние силы, которые все еще поддерживали жизнь в детском тельце.

Холодное бесчувственное сознание синтетического человека собрало воедино всю несокрушимую мощь своего уникального разума.

Счетчик такси был сброшен на нулевую отметку, и время застыло янтарной каплей на матово-черной неподвижной сфере мироздания.

Все приметы и знамения соединились воедино, и наконец произошло то, что давно должно было произойти.

Вспышка непереносимо яркого света ударила даже не по глазам, а прямо по обнаженному, словно зачищенный контакт, сознанию.

Водяная преграда, за которой происходило действие, взорвалась изнутри миллиардом крошечных брызг-солнц, растворившись в хаотичном мельтешении десятков тысяч всевозможных цветов и оттенков.

Мир сдвинулся глубоко и безвозвратно, и в образовавшуюся трещину устремилось размытое тело, лишенное конкретных форм и очертаний. По большому счету это было даже не тело, а лишь его контур, серая тень, слившаяся с мутным потоком частиц космоса...

Я все падал и падал в бездонное и нескончаемое никуда, отчаянно крича и не слыша собственного голоса, когда на самой верхней ноте уже нечеловеческого крика огромный молот обрушился на голову и...