Юрий Брайдер - Особый отдел

Однако и на сей раз результаты оказались неутешительными. Количество Рудольфов, конечно, возросло, но все они, как назло, не лезли в строгие рамки, установленные для загадочного человека, не так давно лишившегося головы прямо на глазах у известного бандита Сергея Гобашвили.

Людочка уже и не знала, что ей думать. То ли пресловутый Рудольф Павлович сменил в чужой стране все свои анкетные данные, то ли пересёк границу по подложному паспорту, то ли он вообще не существовал в природе, являясь лишь плодом воображения некоего коварного Льва.

— И как же у тебя, Люсенька, ручки не опустились! — подивился Цимбаларь. — Я бы от такой невезухи, честное слово, запил.

— Была у меня такая мысль, — честно призналась Людочка. — Только, конечно, не запить, а просто плюнуть на всё. Но потом я представила себе, с каким ехидством вы будете ухмыляться, если я вернусь ни с чем. Дабы не доставить вам такого удовольствия, пришлось возобновить этот сизифов труд.

Снедаемая честолюбием, жертвуя сном и горячей пищей, непрестанно сражаясь со Сциллой компьютерных данных и Харибдой бумажной документации, Людочка старательно выискивала давно остывший след. Не добившись толку от имён, она переключилась на даты, выделив в отдельную группу всех пассажиров мужского пола, родившихся в промежутке между сорок восьмым и пятьдесят третьим годом.

Самой перспективной фигурой в этом списке оказался пятидесятипятилетний подданный Никарагуа Паоло Рудольфи, но и он, подлец, оказался жив! Мало того, приняв Людочку за сутенёршу, обзванивающую потенциальных клиентов, этот самый Рудольфи стал со знанием дела интересоваться габаритами московских путан. Причём особы с модельной внешностью его не привлекали. Путешествие на другой континент господин Рудольфи предпринял исключительно для поисков десятипудовой русской бабы, способной разрешить все его сексуальные комплексы.

Терпеливо выслушав страстный и сбивчивый монолог далеко уже не юного никарагуанца, вдобавок путавшего английские и испанские слова, Людочка едва не разрыдалась — не от недостатка собственного веса, конечно, а от очередной неудачи. Всё надо было начинать сначала.

Цимбаларь, знавший немало тружениц секса, отличавшихся богатырской статью, весьма заинтересовался историей дона Рудольфе, но Кондаков немедленно осадил его:

— Оставь этот товар для себя, а заодно и помолчи. Сегодня у нас не капустник какой-нибудь, а бенефис Людмилы Савельевны.

Как ни странно, но правильное направление Людочкиным мыслям задала песня «Беловежская пуща», прозвучавшая в обеденный перерыв по радио. И хотя сама она никогда не посещала этот заповедный лесной массив, известный пышными царскими охотами, стадами реликтовых зубров, ныне вымирающих от трихинеллёза, партизанским прошлым, крепчайшей самогонкой да ещё местечком Вискули, где на судьбе последней мировой империи был поставлен жирный крест, — её что-то словно в сердце кольнуло. И причина тому крылась даже не в минорном мотивчике, так соответствующем настроению девушки.

Дальнейшее в Людочкином изложении выглядело так:

— Слушая песню, я подумала вдруг: а как бы добирался до Москвы человек, побывавший в Беловежской пуще, но не упившийся вусмерть местной «Зубровкой», не захваченный в плен партизанами, вполне возможно, ещё не сложившими оружия, и не растерзанный волками, имеющими белорусско-польское подданство, а потому злобными вдвойне? И сама себе ответила: да очень просто! Сел бы где-нибудь в Бресте на пассажирский поезд и преспокойно покатил в Москву, благо на нашей совместной границе отсутствует таможенный и пограничный контроль.

— Подожди, — вмешался Цимбаларь, — но этому беспечному ездоку в любом случае пришлось бы предъявить в билетной кассе свой паспорт, будь он хоть российским, хоть канадским, хоть австралийским.

— Ну и что? — пожала плечами Людочка. — Паспорт нужен лишь для того, чтобы сверить его с компьютерной базой данных, в которую занесены сведения о всех разыскиваемых преступниках, террористах и многожёнцах. А поскольку зовут моего пассажира вовсе не Шамиль Басаев и не Борис Березовский, он без всяких проблем получит билет, рассчитавшись за него белорусскими «зайчиками».

— Это реальные факты или только твои умозаключения? — поинтересовался Цимбаларь.

— Это умозаключения, трансформировавшиеся в факты, — Людочка не смогла сдержать торжествующей улыбки. — По моей просьбе один из пограничников созвонился с Минском и выяснил, что двадцать четвёртого апреля сего года в тамошний международный аэропорт, кстати сказать, единственный в республике, рейсом компании «Белавиа» прибыл канадский гражданин Рудольф Бурак пятидесятого года рождения. Цель визита — деловые контакты. Продолжительность — три недели. Что и требовалось доказать!

— Белорусам инвестиции позарез нужны, вот они и пускают к себе всякую шваль без разбора, — глубокомысленно заметил Кондаков. — Говорят, одно время у них даже эмиссары Саддама Хусейна гостили. Да только столковаться не успели…

Цимбаларь, брезгливо косясь на свой давно остывший чай, сказал:

— Похоже, сегодня наша Люсенька заслуживает чего-то большего, чем это рвотно-слабительное средство. Например, ящик той самой «Зубровки», оставившей неизгладимый след в её девичьей памяти.

— Да дрянь эта ваша «Зубровка», — махнул рукой Кондаков. — Обыкновенная самогонка, настоянная на лесных травах. В промышленное производство её запустил Хрущёв, пристрастившийся к этому пойлу на охоте в Беловежской пуще. Наверное, это единственная добрая память, оставшаяся о нём в народе… А Людмиле Савельевне, в знак признания её достижений, мы подарим бутылочку виски, любимого напитка Шерлока Холмса.

— Виски пила Агата Кристи, а Шерлок Холмс предпочитал кларет, — возразила Людочка. — Лично мне не нравится ни то ни другое. Свой приз я лучше выберу сама.

— Но только в день получки, — уточнил Кондаков, машинально потрогав свой карман.

— Всё это очень хорошо, — произнес Цимбаларь. — Таким образом, Голиаф стал Рудольф Павловичем Бураком, хотя для этого ещё понадобится опознание трупа близкими родственниками… А его след из Белоруссии в Россию ты проследила? И вообще, чего ради он приземлился в Минске?

— Бурак — фамилия среди белорусов весьма распространённая, — пояснила Людочка. — Как и среди украинцев. Вполне возможно, что сначала он хотел навестить своих тамошних родственников. Но, скорее всего, это было сделано сознательно, чтобы не засветиться при въезде в Россию. Кого-то он здесь опасался.

— И тем не менее ранним апрельским утром, совершенно один, он попёрся в какое-то весьма подозрительное место, где и сложил голову, — задумчиво произнёс Цимбаларь.