Юрий Брайдер - Особый отдел и пепел ковчега

— В те времена они таковыми не казались. Были поэты и похуже Уздечкина... Конечно, в плане литературном он ноль без палочки. Но всё его графоманское творчество словно броня какая-то защищала. Любая пошлость, любая банальность проходили на ура. Многие тонкие знатоки поэзии, в порядочности которых сомневаться не приходится, ценили Уздечкина. Вот в чём загадка!

— Я просто заинтригован. — Цимбаларь отодвинул в сторону чашечку с остывшим кофе. — Скажите, а эта броня, о которой вы говорили... Она защищала только творчество Уздечкина? Или его самого тоже?

— Нет, в повседневной жизни он как раз-таки был неудачником. Прямо горе луковое! В семье постоянный разлад. Дети непутёвые. Жена стерва. К пятидесяти годам, когда мы встретились, Уздечкин успел нажить себе целый букет болезней. С охоты почти всегда возвращался пустой, даже если дичь сама шла на мушку... Но стихи компенсировали всю его личную несостоятельность, давая и деньги, и славу, и покровительство сильных мира сего.

— А как насчёт внуков? — поинтересовался Цимбаларь. — Иногда они бывают настоящей отрадой для стариков.

— Какие там внуки! Уздечкин женился довольно поздно, уже в преклонном возрасте. Ему и с детьми горя хватило. — На лице Шишмарёва появилось скорбное выражение. — Слава богу, что вы их не видели...

— Время как-то влияло на его плодовитость? Ведь даже Пушкин в конце жизни столкнулся с творческим кризисом... Уздечкин с годами не исписался, не утратил интереса к сочинительству?

— Насколько мне известно, он писал до последних дней, и всё, что выходило из-под его пера, шло нарасхват.

— Как он умер?

— Глупо. Выпил лишнего, что с ним порой случалось, и захлебнулся рвотными массами.

— Простите за деликатный вопрос: вам приходилось бывать с Уздечкиным в бане?

— Конечно. Он любил париться, ну а я, естественно, выполнял при нём роль банщика. Вы, наверное, хотите спросить, был ли Уздечкин обрезан?

— Боже упаси! — запротестовал Цимбаларь. — Подобные пошлости не в стиле нашего журнала. Меня интересует другое: имелись ли на его теле какие-либо странные родимые пятна, шрамы, татуировки? О личности человека они могут поведать очень многое.

— Ничего похожего я, признаться, не заметил. Вообще-то Уздечкин был волосатым, как питекантроп. На его теле даже пуп нельзя было рассмотреть.

— Что это за Сонечка, которой посвящены некоторые из его стихов?

— Жену Уздечкина звали Софьей Валериановной.

— Вы же недавно говорили, что они жили как кошка с собакой! — удивился Цимбаларь.

— А куда денешься? Если не хочешь получить скалкой по голове, даже поэму жене посвятишь.

— Вы не видели у него карманных часов? На вид совершенно обыкновенных, с никелированным корпусом. У них ещё механизм не работал.

— Не видел. Обычно Уздечкин носил ручные часы «Слава».

— Кто унаследовал его имущество?

— Семья. Софья Валериановна и дети.

— Сколько у него было детей?

— Двое. Сын Павлик и дочка Нюра. Сын ещё со школьных лет пристрастился к наркотикам, а дочка клептоманка. Тащит из дома всё подряд и продаёт за копейки. Потом кается.

— Как у них обстоят дела сейчас? Процветают или бедствуют?

— Не в курсе. После похорон главы семейства я в этом доме больше не появлялся. Но, скорее всего, бедствуют. Сбережения съела инфляция. Книги Уздечкина не переиздаются. А тягой к какой-либо созидательной деятельности никто из его присных не отличался. Дармоеды и тунеядцы.

— Весьма удовлетворён нашей встречей. — Цимбаларь, удивляясь самому себе, церемонно раскланялся. — Благодаря вам статья о поэте Уздечкине уже сложилась в моей голове. Но скажите честно: ужель ни одна из созданных им строчек не войдёт в золотой фонд российской словесности?

— Ну если только эти... — Отбивая такт кофейной ложечкой, Шишмарёв продекламировал:

Направляясь к дому, в котором обитала семья полузабытого ныне стихоплёта Уздечкина, Кондаков внезапно ощутил недомогание. Телом овладела предательская слабость, а на лбу, несмотря на прохладную погоду, выступила испарина.

Поскольку накануне никаких злоупотреблений, способных пошатнуть здоровье, не случилось, Кондаков приписал своё состояние банальному переутомлению. Он даже дал себе зарок: сразу после завершения расследования взять путёвку в ведомственный санаторий и хорошенько там отдохнуть, возможно, даже в обществе миловидной и добросердечной дамы средних лет.

Под аркой, ведущей во двор, Кондаков встретил маленького оборванца, мусолившего в зубах окурок сигареты. Только внимательно присмотревшись, в нём можно было узнать Ваню Коршуна.

— Всё семейство в сборе, — вполголоса сообщил он. — У сына ломка. Дочурка только что загнала бронзовым бюстик Чехова, но вместо дозы, обещанной брату, купила себе импортные колготки. О мамаше упоминать не буду. Она и так день-деньской стоит на рогах. Боюсь, что ты появишься в самый разгар грандиозного скандала.

— Ты с дочкой общался? — сглотнув горькую, тягучую слюну, спросил Кондаков.

— Перекинулись парой слов. Намекнул, что знаком с барыгой, который платит за старые карманные часы большие деньги. Обещала дома поискать... А что ты такой бледный? Не угорел, случайно?

— Где я мог угореть? — болезненно скривился Кондаков.

— На даче, где же ещё! Ты ведь печь дровами топишь?

— Не был я вчера на даче... Просто какая-то слабость напала. Наверное, возраст сказывается,

— Лучше не ходи туда, — посоветовал Ваня. — Я с ними как-нибудь и сам разберусь.

— Нет, схожу, — заупрямился Кондаков. — Надо ознакомиться с ситуацией на месте.

— Кстати, этот дом предназначен на капитальный ремонт, и жильцы со дня на день ожидают расселения, — доложил Ваня. — Скажи, что ты представитель Департамента жилищного фонда.

— Кто мне поверит? — поморщился Кондаков. — Документов соответствующих нет.

— Покажи любой. Только мельком. Лишь бы на нём герб Москвы имелся. Эти придурки в детали вникать не будут. У них своих проблем выше крыши.

Дверь Кондакову открыла неухоженная женщина, отвыкшая улыбаться, наверное, ещё сто лет назад. Перекошенный рот свидетельствовал о том, что совсем недавно она крыла кого-то и в хвост и в гриву. Вне всякого сомнения, это была вдова поэта Уздечкина — Софья Валериановна. Покойный Алексей Алексеевич называя своей музой летучую мышь, безусловно угодил в самую точку.

— Чего надо? — придерживая дверь на цепочке, грубо осведомилась она.

— Я из Департамента жилищного фонда. — Кондаков помахал удостоверением трамвайного контролера. — Изучаю просьбы и пожелания переселяющихся граждан.