Лев Вершинин - Сельва не любит чужих

Что же до Компании, то пусть себе существует. И даже, если получится, процветает. Ни к Шамилю, ни к кому иному из его Совета Директоров семейство Смирновых не испытывает личной неприязни. Главное, чтобы знали свое место и думать забыли о межзвездных перевозках!

Выбор был очевиден. План подготовлен.

И первым этапом его претворения в жизнь должна была стать доверительная беседа с прибывшей утром гостьей, укутанной в траур…

Поэтому обедали втроем, даже без Сергея Борисовича.

Ничто так не ценится в патриархальном Ерваане, как совместное застолье. Люди, пригласившие ерваанца отобедать в узком семейном кругу, уже не чужие ему. Он может им доверять, как родне.

И златоволосая, синеглазая Наталия Владимировна, отогнав прочь лакея, собственноручно потчевала печальную гостью, подкладывая ей самые лучшие куски. Она была счастлива быть хоть кому-нибудь нужной. Ведь с тех пор, как обожаемый супруг удалился в Пансион, запретив ей, прожившей с ним почти полвека, навещать себя чаще, чем раз в полгода, единственным смыслом жизни для нее сделался Юрочка. Но и сын не баловал матушку вниманием, предпочитая проводить время с хмурым Болгарином.

Нельзя не признать: в свои без малого семьдесят госпожа Смирнова, в девичестве Тихонина, была по-прежнему чудо как хороша! На вид она казалась едва ли не ровесницей собственному сыну. Безусловно, реши она наведаться на материк, ее появление там вызвало бы ни с чем не сравнимый ажиотаж. Однако на материк Наталия Владимировна выезжать не собиралась, и на то существовали веские причины.

Прежде всего: она была слишком счастлива в браке.

Не все дается легко и сразу. Некогда ей, тогда еще Натуське, пришлось, изрядно поднатужившись, выиграть восемь планетарных конкурсов красоты подряд, прежде чем Валерий Павлович обратил внимание на ее ухаживания. И далеко не сразу после этого он, серьезно поразмыслив, ответил согласием на робкое предложение руки и сердца.

Много чего случилось до этого дня. Были слезы ревности и обиды и бессильно сжатые кулаки, когда милый напропалую кокетничал со всеми окружающими, а она не могла позволить себе вспылить, потому что знала, как избранник ненавидит истерики…

Всякое бывало. Но результат стоил затраченных усилий.

Валерий Павлович знал цену слову. Единожды поклявшись перед алтарем беречь, любить и холить супругу, основатель концерна ни разу не нарушил клятвы. Жизнь Наталии Владимировны сделалась раем, и ни в чем не было отказа женщине, подарившей роду Смирновых наследника и продолжателя. Вы понимаете? Ни в чем! Именно госпожа Смирнова стала первым пациентом Галена Везальева, тогда еще совсем молодого доцента, разработавшего методику сохранения молодости до самой смерти…

Чудовищно дорогая и сложная, операция удалась на славу. Кто же мог знать, что крохотная, никем не замеченная ошибка хирурга, обеспечившего Наталии Владимировне неувядаемость, одновременно навеки лишит ее возможности говорить? Никто. Кроме, конечно, Валерия Павловича, которому эта ошибка обошлась в дополнительные сорок тысяч кредов.

Так что нечего было делать госпоже Смирновой на разгульном материке Татуанги. Поболтать так и так ни с кем не получилось бы, а заводить интрижки на стороне при живом и любимом супруге Наталия Владимировна не позволила бы себе ни за что на свете. Верность клятве, данной перед алтарем, была для нее не менее священным принципом, чем для Валерия Павловича.

В давно минувшие годы за этим строго присматривал Болгарин.

А сейчас нужда в присмотре совершенно отпала. Двадцатилетняя с виду, почтенная госпожа матушка была стара, и заветнейшей ее мечтой стало дождаться внуков. Не раз уже по этому поводу красноречиво грозил Юрочке ее маленький нежный кулачок…

— Спасибо, дочка, — сказала пятидесятилетняя гостья семидесятилетней хозяйке, откладывая в сторону серебряную ложку и утирая рот кружевной салфеткой. — Я насытилась. Мир дому твоему.

— Попробуйте виноград, госпожа Танака, — Юрий Валерьевич придвинул поближе вазочку, доверху наполненную фруктами. — Прошу вас, попробуйте. Конечно, до вашего ему далеко, но смею заверить…

— Спасибо, сынок. Я сыта, — повторила ерваанка.

И вскинула на главу концерна сухие воспаленные глаза, исполненные такой боли, что Юрию Валерьевичу сделалось не по себе и почему-то очень захотелось, чтобы вместо мамы рядом оказался дядя Сережа.

— Я знаю, сынок, ты хороший человек, — надтреснуто произнесла гостья, и края траурного платка всколыхнулись у нее на плечах. — И у тебя, дочка, когда-нибудь будут дети. Вы хорошие люди, мир вам! Я писала многим, но отозвались только вы. Теперь, кроме вас, не к кому мне нести свою беду…

Видно было, как пытается она сдержать себя. Ерваанцы не любят казаться слабыми. Но она слишком долго несла горе в себе молча; теперь оно вырвалось и говорило ее устами, и остановиться Марджори Танака уже не могла.

— Сын мой, Роджер, был хорошим мальчиком. Смирным, послушным… о, пусть великий незримый Астцахавац даст тебе, дочка, такого мужа, какой сыночек был у меня, несчастной Марджи-джу, жизнь которой окончена! Он был опорой моей и надеждой! Он прилежно учился и стал хорошим инженером! Он любил строить дороги, и он строил их! Он никогда не огорчал ни мать, ни старшую мать, он был защитником сестер и примером племянникам, он был… был, вуэй ми, вуэй! Был! Зачем я, да иссохнет печень моя, позволила ему лететь на эту проклятую Валькирию? Кто мог подумать, что его там убьют?! О, Астцахавац-чбо, за какие грехи ты так страшно покарал меня, брдз?!

Невыносимая мука, рвущая голос, способна была выточить слезу даже из левого глаза Болгарина. Что уж говорить о Наталии Владимировне?

Сама мать, она слишком хорошо понимала, что такое потерять единственного сына. Тихо плача, госпожа Смирнова крепко схватила Юрия Валерьевича за руку, и впервые за долгие годы он, суровый сын сурового отца, презирающий сантименты, не отстранился, а наоборот, подвинулся ближе к матери и прижался к ее теплому плечу.

А Марджори Танака, на беду себе, никак не могла заставить слезы, застрявшие в сердце, вырваться на волю.

— Роджер, мальчик мой, вуэй ми, вуэй! Что сделали с тобою?!

Она обвиняла убийц и требовала отмщения, нисколько не сомневаясь: извещение о смерти насквозь фальшиво.

— Инфаркт? Ах-ха-ха… — смех ее был страшнее рыданий. — Не бывает инфарктов у ерваанцев! Роджер всходил вершину Хайлалата и бегом спускался оттуда, и даже задыхался! Но пусть даже инфаркт, — очи ее были уже в пол-лица, — почему, почему они написали, что вышлют урну? Ерваанцев не кремируют, это противно заветам АстЦцахаваца-гмру!..

И это было чистой правдой, заставлявшей поверить, что дело нечисто. Пока госпожа Танака летела сюда, Сергей Борисович навел справки относительно обычаев Ер-Действительно, ерваанцев только предают земле, и только на родной планете. Тамошними юристами разработана даже особая форма контракта, включающая пункт непременной транспортировке тела усопшего гражданина Единого Ерваана на Родину для захоронения по обычаям предков. Именно такой контракт оформлял и Роджер Танака…