Максим Голицын - Глядящие из темноты

— Вот и все? — горько повторил Леон.

Берг сделал еще шаг, и фигуры стали расплываться, словно капли чернил в темной воде.

— Дурацкие шуточки, — проворчал Берг.

— Стены… — тихо сказал маркграф.

— Что — стены?

— Они золотистые. А только что были голубыми. Действительно — не только перед ними, но и за ними следом тянулся золотистый коридор — охра осенних лесов, сонное золото жаровен в зимнюю ночь.

— И когда они успели все перекрасить? — удивился Берг. — После той линзы?

Леон вздохнул.

— Я как-то… не обратил внимания…

Чтобы он, великолепно тренированный, прошедший сотни тестов на психическую устойчивость, перестал замечать, что происходит вокруг? Кажется, Берг подумал о том же.

— Отдохнуть нужно, — сказал он.

— Господа, прошу вас, — голос маркграфа звучал почти умоляюще, — тут нельзя останавливаться.

Берг поглядел на своих спутников. Они и сами были похожи на призраков. Леон еще ничего, держится, но остальные явно на грани срыва. «Еще бы, — подумал он, — Леон был подсознательно готов к тому, что увидел, — столько твердил о Другой Силе… Да и что тут, собственно, имелось такого, с чем нельзя было бы — в той или иной форме — столкнуться на Земле? Но вот аборигены… И ведь, казалось бы, им-то поверить в невозможное легче, чем цивилизованным землянам… Но здесь что-то отторгает их, загнанных в ловушку собственных темных страхов, пытается выдавить из чужого мира, точно скользкое арбузное семечко меж пальцев. Вон какие глаза безумные… Если они дойдут до предела — все сразу, как мы с ними управимся?»

— Ладно, — сказал он, — пошли дальше. Ничего страшного. Подумаешь, стены…

«Леон — новичок, мальчишка прав, — думал Берг. — А я — упрямый осел. Он-то все время твердил мне, что дело неладно. Что поблизости прячется нечто, чего мы до сих пор не разглядели. Но кто бы мог подумать, что эти несчастные аборигены не выдумали себе объект для тайного поклонения, как это положено всяким порядочным аборигенам… что под землей, господи, буквально в двух шагах, и в самом деле скрывается нечто непостижимое!

Сперва еще можно было поверить, что мы наблюдаем какие-то реликты ушедшей цивилизации, — тоже маловероятно, но по крайней мере возможно! Но потом… Ведь это же совершенно ни на что не похоже! Какие там реликты! Наверняка техника действующая, да еще и по непонятному принципу действующая! Но как же мы умудрились прошляпить такое!

Мы-то ладно — мы в конце концов просто наблюдатели. Но ведь и Первая Комплексная хороша! Точь-в-точь чертовы аборигены — видят только то, что хотят видеть… Ни в одной сводке, ни в одном докладе… Только бы продержаться до прилета следующей экспедиции. Ведь это же нечто совершенно новое…»

«Они чужаки здесь, — думал примас. — Иначе они либо вообще ничего бы не увидели — ибо кому-то до времени не дано видеть нижний мир, — либо пали бы ниц перед этим величием — вот он, мощный, всепроникающий, и там, в самом сердце тьмы, сидит некто, сидит и молча ждет — ему некуда торопиться, у него впереди вечность. Что ж, и нам некуда торопиться, потому что… потому что…»

«Ненавижу эту дыру, — думал маркграф. — Она меня душит. Словно весь мир сомкнулся тут, сведя пальцы на моей шее. Ублюдок Орсон, если бы не это жуткое дело… Ведь я почти спас Солер… Унижался, торговался, клянчил… но почти спас… Почему они мне помешали? Видят Двое, я пытался быть хорошим правителем. Делал только то, что должно… И зачем, собственно? Как это печально — знать, что все усилия напрасны, что в мире нет справедливости, нет воздаяния. Добродетель не вознаграждается. Да и кому она нужна, добродетель? Герсенда… Почему я о ней вспомнил, сейчас? Какие у нее глаза были, тогда, давно… словно она прозревала чудо, невидимое иным, счастье, тайно обещанное ей и только ей… Когда все кончилось? Когда погас ее взор? Когда от Герсенды осталась лишь механическая кукла вроде тех, что мастерил часовшик этого проклятого Орсона… Она — жена правителя, который знает, что должно и что не должно, — разве этого мало для счастья? Помилуй меня Двое! Как непрогляден этот мрак — точно ее глаза…»

«Чужак» по определению означает «идиот», — думал Айльф. — Ничего они не понимают…»

— Если верить Эрмольду, мы должны уже быть где-то у выхода, — сказал Берг.

— Верить? — Маркграф тщетно старался сдержать дрожь, и оттого казалось, что он говорит сквозь зубы. — Да он просто выбрал наиболее изощренный способ нас погубить, вот и все.

— Пока все шло не так уж плохо, — примирительно заметил Берг, — Эрмольд не соврал. Мы и впрямь вышли в бирюзовый коридор; все, как он говорил.

— Этот цвет вы зовете в Терре бирюзовым? — холодно осведомился маркграф.

— Ну да… пять минут назад я бы назвал его именно так.

«Бессмысленный разговор, — подумал Леон. — Бесполезный. Впрочем, Берг прав, с его светлостью надо разговаривать — пусть и ни о чем… Иначе свихнется его светлость». А вслух сказал:

— Все равно поворачивать назад нельзя — мы окончательно заблудимся. Возможно, выход уже близок. Как вы полагаете, святой отец?

Маленький примас все время молчал, и это беспокоило Леона. Вот и сейчас он лишь тихонько покачал головой и прошептал:

— Бесполезно. Все бесполезно.

Леон вдруг ощутил, что пол под ногами чуть заметно вибрирует; казалось, окружающая их тьма накатывает волнами, точно бесшумный прибой. Факел в руке Берга ни с того ни с сего затрещал, вспыхнул последней вспышкой белого агонизирующего огня и погас.

— Не двигайтесь с места, — тревожно сказал Берг. — Стойте, где стоите.

Темнота, в которой они очутились, была полной, непроницаемой, почти ощутимой — черная духота угольного мешка, и кто-то затягивал, затягивал горлышко. Потом Леон увидел дальний свет — такой слабый, что его можно было принять за фиолетовое пятно па сетчатке глаза. Он мигнул, за прикрытыми веками пятно исчезло.

— Там, за поворотом, — прошептал он. — Там свет, видите?

—Нет!

Леон не видел маркграфа, но отчетливо представил себе, как он, прищурившись, вглядывается в темноту своими зоркими глазами охотника и воина.

— В какой стороне, сударь? — это уже Айльф. — Темно ведь, как в заднице.

— Свет? — переспросил Берг. — Да, пожалуй.

«Он видит, они нет, — подумал Леон. — Точно так же, как тогда, давным-давно, отказывались видеть дальние огни в Мурсианских горах».

— Все равно, — сказал он. — Надо двигаться. Держись за мою руку, малый.

Он вытянул руку, и Айльф, угадав ее положение по движению воздуха, ухватил его запястье тонкими, но сильными пальцами.

— Поймал, — сказал Леон, — порядок.

— Это точно ваша рука, сударь? — неуверенно спросил юноша.

— Да. И ухвати за что-нибудь святого отца.

Было слышно шуршание — Айльф шарил рукой в воздухе, задевая за что-то. Наконец он спросил: